Камов и Каминка

— Конечно, Мишенька. Чего там. Счастливого пути.

— Обнимемся, Саша, — сказал художник Камов и прижал художника Каминку к груди. Пуговица ватника больно впилась ему в ноздрю, но художник Каминка стоически терпел боль, покуда художник Камов не выпустил его из объятий.

— Ладно, долгие проводы — лишние слезы, ты держись, Сашок. — Художник Камов помолчал, потом куда-то в сторону сказал: — Ну, пока, — и, держа единственную свою палку на манер балансира, заскользил по воде в сторону уже коснувшегося края моря солнца.

Красное, как налитая кровью раффлезия, солнце торопливо втягивало, вбирало в себя быстро удалявшуюся от берега фигуру. Художник Каминка безучастно смотрел ей вслед и вдруг неожиданно для себя самого сорвался с места и, поднимая брызги, зашлепал по воде, крича:

— Мишенька, Миша! Вправо! Забирай направо! Так ты к Геркулесовым столбам выйдешь! Направо бери, Миша!

Внезапно далекая фигурка ярко вспыхнула и исчезла, и тут же вслед за ней скрылся в воде багровый солнечный диск. Художник Каминка постоял еще несколько минут, вглядываясь в стремительно темнеющий край моря, а потом, с трудом волоча вдруг потяжелевшие ноги, выбрался на берег и поплелся вдоль тихо шуршащей воды. Справа от него темнел уже закрытый пляжный ларек. Художник Каминка добрел до него и рухнул на деревянную скамейку. Живот, обтянутый промокшей от пота зеленой майкой, тяжело вздымался, полные икры белели из-под нелепых бермуд. Он стянул соломенную шляпу и утер мокрый от пота лоб. Рот его жадно хватал воздух, но в плотной горячей субстанции, окружавшей его, воздуха было явно мало, и он, словно выкинутая на берег большая белая рыбина, продолжал делать нижней челюстью нелепые, торопливые, лающие движения.

Темная синева неба, там, где в нее втыкались неровными зубьями сияющие разноцветными огнями многоэтажки, башни Азриэли и еще какие-то небоскребы, названия которых он не знал, была подкрашена голубыми и розовыми мазками.

Художник Каминка снял солнечные очки, протер залитые липким потом стекла и положил рядом. Он не представлял себе, куда ему идти, что теперь делать, но это совершенно не волновало его. В душе его ничего, кроме огромной усталости, не наблюдалось, и, может быть, поэтому бессмысленное сидение на пляжной скамейке представлялось ему оптимальным решением, самым естественным и желанным делом.

Из ресторанчика напротив доносились взрывы смеха, и чей-то высокий женский голос требовал, чтобы Йоси немедленно, вот прямо сейчас рассказал анекдот про собаку и кружку пива.

Художник Каминка попытался представить себе эту крикливую даму с писклявым голосом и решил, что ей порядком за тридцать, что у нее большая, колышущаяся в глубоком декольте грудь и джинсовая юбка, из-под которой видны тонкие загорелые бедра с выступающими над коленями морщинистыми валиками кожи.

Справа от киоска высокая пальма уносила в небо свое плетеное туловище с растрепанной метелкой острых ветвей на верхушке. Недалекий уличный фонарь отбрасывал от киоска и пальмы на голубоватый песок темную длинную тень. Проскочил мотоциклист с ящиком, на котором сзади было написано «Пицца Хат». У киоска на песке валялись пластиковые стаканы, сигаретные коробки, шевелило листами пятничное приложение к газете «Едиот ахронот».

«Все-таки какие скоты, — привычно подумал художник Каминка, — вот ведь урна рядом». В тени киоска обнималась пара. Рука мужчины, задрав короткую розовую юбку, обхватила левую, круглую, как апельсин, ягодицу невысокой стройной девушки. Она стояла на цыпочках, с закинутой назад головой, прижимаясь всем телом к своему спутнику. Мужчина что-то шепнул ей на ухо, она рассмеялась:

— Нет-нет, сперва поцелуй!

Он наклонился к ее губам.

— Еще, — оторвавшись, выдохнула девушка, — еще!

И уже сама впилась ему в рот, но тут же сильно оттолкнула его и, счастливо смеясь, бросилась бегом в сторону набережной.

— Ну берегись! — крикнул мужчина и помчался за ней.

Людской поток на набережной становился все плотнее.

За спиной художника Каминки тихо шелестело море.

«Интересно, сколько лет, двадцать с лишним, наверное, я не был на море… Какой же он вкусный, этот запах моря… Вот только ужасно жарко, совершенно дышать нечем…»