Камрань, или Последний "Фокстрот"

Рука Кулькова оказалась холодной и влажной, как рыба из проруби. Я потянул… вроде не сильно, но рука как-то на меня подалась и… оторвалась… Полностью, от самого плеча! Я судорожно стал прикладывать её назад, пытаясь установить на место, но доктор успокоил, сказав, чтобы я не суетился.

– Завтра приделаю, убери пока… смотри только, чтобы не украли…

Я нагнулся, бережно опустил оторванную конечность на пол, задвинул ногой под стол. Доктор накрыл тело простынёй и привязал к ноге бирочку.

– Вот, минёр, принимай под роспись. – Ломов подсунул мне потрёпанный журнал, на обложке которого значилось «Журнал приема-передачи тел».

– Бди! Смотри, чтобы не разбежались… Перекличку утром не забудь сделать! – назидательно поучал Ломов. – Завтра похороны… Старпом сказал, если Кульков сбежит, тебя закапывать будем…

Лучезарно улыбнувшись и ободряюще хлопнув меня по плечу, Ломов сунул под мышку журнал и засеменил к выходу. Звонко лязгнула задвижка. Наступила гробовая тишина. Я остался наедине со своим специфическим контингентом. Но не это меня сейчас волновало. В голове копошились одни практические мысли:

– Завтра похороны… Родным надо сообщить… С котлового довольствия снять… продаттестат аннулировать…

Как известно, во сне работает лишь малый кусочек головного мозга, едва ли не пятая его часть. Видимо, поэтому ситуация не показалась мне не то, чтобы абсурдной, но и нисколько даже не странной. Вполне осознавая себя дежурным по моргу и проникшись ответственностью, я вознамерился ровно в семь утра произвести подъём и полноценную перекличку вверенного мне личного состава. Некоторое беспокойство вызывал лишь тот факт, что вместо Кулькова могут закопать меня, но я быстро успокоил себя мыслью, что невозможно сбежать с подводной лодки.

– Кульков, сволочь… Наконец-то издох… – пробормотал я умиротворённо, бросив затуманенный взгляд на дорогой моему сердцу труп под белеющей во мраке простынёй.

– Не будет больше водку пьянствовать, воинскую дисциплину дебоширить… – с этими светлыми мыслями, растянувшись на мраморном ложе, я закрыл глаза и… тут же их открыл.

Открыл глаза я уже наяву на своей койке в седьмом отсеке. Первой мыслью было, не сбежал ли Кульков, не украдена ли оторванная рука? В панике я дёрнулся было встать и проверить, но вовремя успокоился. Часы вновь показывали два часа ночи. Промелькнула мысль – не стоят ли?

Я лежал, лупя глаза, постепенно возвращаясь к действительности. Ещё какое-то время пытался сообразить, надо или нет хоронить Кулькова. Сообразив, что нет – признаюсь, испытал большое облегчение.

Осознав, что и я вроде жив и что меня тоже не закопают, испытал ещё большее облегчение. Осмотревшись, скользнув мутным взглядом по рядам коек со скрюченными на них полуголыми телами, я окончательно скинул с себя липкие путы сна.

Сознание возвращалось, отсек постепенно наполнялся знакомыми звуками, запахами. Я уже различал глухое урчание дизелей, храп и бормотания спящих моряков, тяжелый дух, исходящий от их немытых тел и нагретых механизмов. Надо мной на койке второго яруса громогласно храпел, заглушая порой рокот дизелей, громила Самокатов. Иногда он начинал кряхтеть и беспокойно ворочаться во сне. В эти моменты ржавая панцирная сетка под ним опасно прогибалась и жалобно поскрипывала. Я с опаской поглядывал на тугой пузырь матраца, надувшийся надо мной, и даже стал опасаться, как бы Самокатов во время очередного телодвижения не рухнул на меня всей своей тушей.

Я хоть и проснулся и вернулся к жизни, но беспокойство не отпускало. Понимая, что это глупо, я, тем не менее, встал, прошёл до койки, на которой спал Кульков, и лишь убедившись, что тот на месте, окончательно успокоился.

Глава 40 Дети подземелья

Взгляд скользит, выхватывая из зыбкого полумрака бледные фигуры моряков. Полугодовое пребывание в тропиках не сильно изменило цвет их кожи. Если в самом начале, дорвавшись до бесплатного, некоторые и умудрились обгореть до волдырей и язв, то с началом подводной службы такой возможности никому больше не предоставлялось. Сейчас даже самое жгучее солнце не в состоянии проникнуть сквозь многометровую толщу воды...

В синем подземельном сумраке окоченелые тела моряков хоть и выглядят, как прилегшие передохнуть привидения, но жизнь на корабле продолжается. Вздохи, скрипы и богатырский храп – лишнее тому подтверждение. Здоровый сон в любой обстановке – вот он, бесценный дар молодости! У меня же опять ни в одном глазу!

Вот лежит, скрючившись на взбитой, скомканной простыне и прижав к груди серую подушку, матрос Кучкин. Я гляжу на него с завистью. Дохлый, здоровья ни на грош, а как спит, зараза!