Камрань, или Последний «Фокстрот»

Хочу оправдаться перед дорогими читателями за приведённые здесь некоторые малоэстетичные подробности наших похождений. Я ни в коей мере не романтизирую и не пропагандирую здесь пьянство и алкоголизм, как это может кому-то показаться. Совсем наоборот. Теперь я знаю, что водка — это бутылка фальшивого счастья. Представься мне сейчас невероятный случай изменить свое прошлое, я бы единственное что поменял — убрал бы из него все подобные приключения. Почему-то считается, что молодость человеку дана, чтобы перепробовать всё, пройти через все тяжкие, испытать все сладости и приятности, а иначе типа в старости и вспомнить нечего будет. Какая чушь! Молодые, кончайте колоться, бухать и таскаться! Всё имеет свою цену. Каждая ошибка, совершенная сегодня — это пуля, пущенная в ваше будущее. Каждый выпитый стакан, каждая выкуренная сигарета аукнутся вам, и довольно скоро. Напоминаю вновь, что когда-нибудь вам будет и сорок, и пятьдесят, а может быть, и больше. Тогда-то и придётся платить по счетам. Поверьте, в определенном возрасте грамм здоровья становится дороже тонны дебильных воспоминаний молодости. Особенно когда воспоминания эти приятными никак не назовёшь.

Вот и я, заканчивая сейчас эту постыдную часть своего повествования, не могу отделаться от ощущения какой-то гадливости.

Глава 31 Вновь у друга Хуаня

Постепенно дорога привела меня к тому самому кабачку, хозяином которого был наш друг Хуань. Пить хотелось так, что я едва не напился из лужи, попавшейся на пути, но припомнил детскую сказку и не стал рисковать, испугавшись, наверное, что стану козлёночком.

Я, конечно, не стал бы заходить и тревожить среди ночи людей, но в кабачке горел свет и даже с дороги было слышно, что там есть посетители. Кроме того, доносившийся голос показался мне очень уж знакомым:

— …А что мне оставалось делать? Их там человек тридцать было. У меня патронов — магазин неполный… Ну и хернул я туда гранату, потом вторую. Пока не опомнились, перескочил через забор. И бежать… бежать.

Голос был действительно, до боли знакомый и у меня возникло предчувствие, что Борисыч где-то рядом.

Предчувствие меня не обмануло. В кабачке за уставленным бутылками столом сидели, полуобнявшись, Борисыч и Хуань и самозабвенно предавались фронтовым воспоминаниям. Имея афганский боевой опыт, штурман быстро нашёл с Хуанем общий язык, и они уже понимали друг друга буквально с полуслова. Героическая Чанг находилась тут же, за стойкой бара. Она крутила известную нам машинку для колки льда фирмы «Зингер» и делала это с таким усердием, что я распереживался, как бы она не сломала этот дорогой моему сердцу агрегат.

Увидев меня, Борисыч с Хуанем несказанно обрадовались. Борисыч встал, встретил меня с распростёртыми объятиями, сопроводил к столу, Хуань заботливо, как дорогого гостя, усадил, подсунув мне под зад лучший стул. Чанг перестала крутить машинку, обворожительно улыбнулась и что-то тоненько защебетала на своём квакливом наречии.

— Ну что, минёр, и тебя выдавила из себя эта клоака? Молодец, что ушёл. Гнильё там собралось продажное! Никогда я этих хохлов не уважал. Вечно ищут, кому подороже продаться. А мы тут с Хуанем, оказывается, почти однополчане! Братья по оружию, так сказать.

Хуань сморщил и без того морщинистое лицо в довольную гримаску и, подобострастно глядя на Борисыча снизу вверх, часто закивал головой в знак согласия.

Борисыч со свойственной ему широтой души распорядился подать самый лучший коньяк. Достоверно зная, что у него нет ни копейки денег, я тщетно силился понять, на чём основывается такая щедрость.

Подбежала Чанг с кубиками льда в блюдце, грациозно склонившись, разложила по стаканам и наполнила их тёмной ароматной жидкостью из квадратной красивой бутылки. Борисыч провозгласил какой-то цветистый тост в своём репертуаре, кажется, за боевое братство и смерть мирового империализма. Мы выпили.

Это было последнее, что я теперь могу отчётливо помнить. Всё, что происходило дальше, — сплошь эпизоды, отрывочные картинки, и я, честно говоря, не уверен, что это происходило на самом деле со мной, а не приснилось.