КамТугеза

– Лиза, ты вроде уже большая, – Софья поджала губы, чтобы посмотреть, ровно ли легла помада. – Дали денег красивой девочке с Барнаула - вот она и актриса. Жена застукала мужа с молодой любовницей – вот она миллионер или бизнес-леди. Трудом праведным не наживешь палат каменных. Так вроде у нас раньше говорили. Слушай меня. Мама плохого не посоветует.

– Воспитывать лучше не советами, а личным примером, – ответила Лиза, а про себя подумала: «Что-то когда мне нужны были твои советы и твоя забота, тебя рядом не было. Сбагрила меня подальше, чтобы я тебе не мешала».

– Ты на что намекаешь? – Софья бросила на стол перед собой кисточку для глаз, так и не добившись желаемого, и повернулась к Лизе. – Что ты хочешь сказать?

– Мама, какие намеки?! – Лиза, много лет готовилась сказать то, что она думает о матери. Рассказать ей о том, как она плакала в комнате общежития совсем одна, ведь матери рядом не было. Но сейчас все давно заготовленные слова выскочили из головы, осталась только злость. – Никаких намеков, мама. Ты всю жизнь рассчитывала только на свою внешность. И надеялась с помощью нее решить все проблемы. И что получилось? Ты свою жизнь в унитаз спустила. И теперь, кажется, за мою принялась. Нет уж, я тебе такого удовольствия не доставлю. Если я это и сделаю, то сама, – Лиза взяла на руки котенка и, не дав матери ничего ответить, выскочила из комнаты.

– Одна лестница больше половины дома занимает. Любят русские пыль в глаза пустить. Слышала, что большими машинами и большими домами компенсируют некие физиологические проблемы, – сказала Софья Прохору, когда они вошли в дом Романова.

Софья с Прохором жили в этой же стеклянной части дома, но только вход у них был с другой стороны. Сразу из небольшого холла лифт поднимал их на свой шестой этаж: на чердак, как говорила Софья. А первые пять этажей занимал сам Юрий Владимирович Романов. Софью это злило, но изменить она ничего не могла.

– Лестница - это символ. Символ восхождения по ступеням власти. Туда… К облакам и выше. Чтобы сверху взирать на всех тех, кто остался внизу и похож на букашек, а букашки, чтобы глядя вверх, знали, что они букашки, – пошутил Прохор.

И действительно, все, кто поднимался по этой лестнице, полностью скопированной с парадной иорданской лестницы Зимнего дворца, чувствовали себя не очень уютно. Мрамор ступеней и перил, сердобольский гранит колонн, десятки античных скульптур и огромное количество золота на лепнине потолка поражали любого человека. Поговаривали, что некоторые скульптуры были настоящими, а в Эрмитаже хранились копии.

– Его дом – делает, что хочет, – добавил Прохор.

– Золота для богатых дворцов в России всегда хватало, а вот с соломой для крыш у бедных всегда были проблемы.

– С такой радетельницей за народное счастье, теперь все быстро наладится, – иронично заметил Прохор.

До института Софья жила в Касимове: небольшом древнем городке Рязанской области на Оке. Отец был секретарем райкома, а мать директором центрального двухэтажного универмага. Она была единственным, любимым и очень избалованным ребенком. Училась Софья так себе, но учителя ставили хорошие оценки. Больше всего она любила фантазировать, представляя, себя принцессой, которую спасают разные добрые и не очень добрые, но всегда безумно красивые рыцари.

Читать романы она начала сразу после букваря. Читала все подряд, лишь бы там было что-нибудь про любовь. В шестом классе добралась до Мопассана. Она каталась в изящной закрытой коляске запряженной вороной лошадью по аллеям Булонского леса; ужинала в дорогих ресторанах на Елисейских полях; встречалась с художниками и поэтами в дешевых гостинницах и меблированных комнатах Монмартра, а в роскошных будуарах великолепных дворцов – с флегматичными графами и горячими виконтами.

Потом был Флобер. После того, как вслед за Эммой Бовари она перенесла на себе всю тоску жизни с нелюбимым мужем, волнение измен, смертельные муки от отравления мышьяком, Софья поклялась, что выйдет замуж только по любви. В этот французский период она выучила язык и всю французскую историю. Она бредила тайными свиданиями и любовниками.

Потом у нее начался русский период: Тургенев, Бунин, Набоков. Она мечтала о деревне, темных аллеях, заросших прудах и дворянских усадьбах. Но как-то мать отвезла ее в деревню к бабушке. Там ее, одетую по последней моде, оттаскали за волосы на танцах в клубе местные красавицы, а мальчики в это время смеялись и подначивали. После этого позора ее несложный план на жизнь и формула счастья обозначалась так - чем дальше от Рязани, тем лучше.

– Хорошие люди мне сказали, что этот дом можно продать за очень приличные деньги, – продолжала Софья. – И купить что-то более интересное. Я тут присмотрела один домик в Бель-эйре. Там такой вид на Тихий океан! Но быстро это все не продашь. Клиентов - единицы. А на реконструкцию нужны деньги.

– Ты соображаешь, что ты делаешь?! Если эти твои знающие люди расскажут отцу, что ты оценивала его дом, знаешь, что будет?