Камуфлет

Когда Эдуард Иванович наконец понял, что это не ограбление, за полицией бежать не надо, а, напротив, она пришла сама, все семейство высыпало на порог в ночных сорочках и со свечками. Огоньки на фитильках прыгали, трое сыновей и супруга дрожали то ли от холода, то ли от вида Железного Ротмистра с наганом, требовавшего спуститься в лавку… И немедленно! К несчастью, ювелир проживал над мастерской.

Все еще трясущимися пальцами господин Кортман застегивал сюртук.

У витрины встревоженного ювелира поджидали еще двое господ.

– Профу простить за внезапный визит, – Родион Георгиевич извлек самую светскую интонацию, на какую сегодня был способен, – но дело больно срочное.

– Извольте, я к услугам, – Эдуард Иванович говорил с тевтонским акцентом.

Свет в мастерской зажегся в неурочный час.

– Нас интересует вефица, которую вам заказали, думаю, с месяц тому…

– Да-да, конечно. Что именно?

– Точно сказать трудно, некая фигурка, осыпанная брильянтами.

– О, таких фигурок есть много. Какая именно?

– Та, которую заказал князь Одоленский.

Кортман заметно смутился и принялся теребить пуговицу:

– Его светлость просил соблюдать инкогнито, не показывать, это сюрприз.

– И не такие сюрпризы видали! – не удержался Лебедев.

Ювелир строго осмотрел несдержанного субъекта, возвышавшегося над ним на целую голову:

– Как хотите. Его светлость будет сердиться. Я предупредил. Вина будет ваша.

Коллежский советник согласился снести любые попреки от князя. Кортман окинул взглядом полицейскую троицу и с достоинством удалился. А когда вернулся, держал изящную шкатулку, расписанную в русском стиле красными жар-птицами.

Ювелир благоговейно снял крышку.

В серебряном гнездышке, сплетенном затейливыми язычками огня, сидит прекрасная птичка. Крылышки еще маленькие, но уже сильные, широко расправлены перед полетом. В глазках сияют крупные бриллианты, мелкие камушки рассыпались блестками на перышках. Словно невеличка только что выпорхнула из хрустального дождя. Фигурка имела секрет: вставлялся ключик, заводился механизм, и пичуга принималась вертеть головкой да хлопать крылышками. Тонкая работа, и денег стоит!

– Выглядит безобидно, – шепнул Лебедев Джуранскому, взиравшему на сокровище с некоторым разочарованием. И то верно, что хорошего в птице, вот если бы конь!

Зато Родион Георгиевич не поленился выразить мастеру восторг, а потом спросил:

– Когда князь обефал забрать эту бесподобную вефь?

– О! Совсем обещал завтра, – уверил польщенный ювелир.

– Он лично приедет?

– Нет, его ассистент месье Выгодски.

– А если тот вдруг не сможет?

– Другой ассистент, но с запиской от князя. Опять на бумаге с гербом!

– То есть князь уже забирал птичку?

– Конечно! Хотел посмотреть работу. Остался доволен.

– Когда вернул?

– Недавно. В субботу. Проверил механизм. Приказал не заводить.

– Ах, вот в чем дело! – Родион Георгиевич решительно разгладил усы. – Что князь попросил доделать?

– Ерунда. Приклеить бархат на дно.

Лебедев с Джуранским украдкой переглянулись, дескать: «Вы понимаете? И я нет! Какая досада». Дело окончательно запутала настоятельная просьба коллежского советника выдать птичку. Кортман заявил, что это совершенно невозможно. Но Родион Георгиевич пообещал вернуть фигурку перед рассветом в целости и сохранности. Под честное слово сыскной полиции.

– Еще одна бессонная ночь без любви! – тихо обрадовался Аполлон Григорьевич.

Ювелир колебался, но честные глаза господина Ванзарова, огромная фигура господина Лебедева и револьвер в руке господина Джуранского убедили. Эдуард Иванович из рук в руки передал сокровище.

– Ваше слово, – веско предупредил он. – Вернуть до рассвета.

8 августа, около полуночи, +16 °C.

Бюро судебной экспертизы Врачебного комитета Министерства внутренних дел, набережная реки Фонтанки, 16

Рассвет не спешил к спящей столице с востока. Над площадями и проспектами, реками и каналами, дворами и помойками, лавками и рынками полновластно царила ночь, потревоженная редким прохожим, одинокой повозкой да стуком каблуков бессонных городовых. Город дремал, укрывшись темными окнами.

Аполлон Григорьевич отдернул шторы, век нестиранные, распахнул створки окон и настежь открыл дверь в лабораторию:

– Сквозняков бояться – в полиции не служить! – громогласно заявил он.

Дальнейшие приготовления выглядели грандиозно. Вся лабораторная посуда, колбы, склянки, реторты, горелки Бунзена, змеевики и прочее наследство алхимии были убраны на пол и даже вынесены в коридор. Шкафы с уликами, скопленными в бесчисленных делах, завесили плотными одеялами, а невообразимую коллекцию всяческих предметов – от финского ножа до горшка с засохшим тропическим растением – рассовали по углам. В результате трудов трех сотрудников сыскной полиции уютное гнездышко криминалистики, к которому не рискнула бы прикоснуться даже самая смелая горничная, приобрело уныло-пустой вид. Лабораторная столешница бесстыдно открыла следы химических опытов.