Камуфлет

— Чем бы ни кончилась дуэль, хочу выразить удовольствие и сожаление, что мы были противниками. Если бы я не обещал… Нам бы вместе трудиться, горы бы своротили. Что уж теперь… Но если повезет вам, помяните мое слово: карьеру в полиции не сделаете. Хоть и наглец отменный, но порядочный человек. Вы романтик, Ванзаров… — Он неторопливо отодрал бутафорские усы и повернулся к окну.

Чиновник сыскной полиции пересек дверной порог, между ними осталось аршин десять, не меньше.

— Раз…

Где-то в доме тикали часы.

— Два…

Нет, в окно не прыгнет, гордость не позволит.

— Три…

Эта минута решила его участь. Ключик повернулся до упора. Феникс повел серебряной головкой и захлопал крылышками.

Августа 10 дня, после шести, +16 °C Около особняка князя Одоленского

Кажется, хлопок? Нет, показалось. Приказ был отдан точный: ждать, в дом не соваться и следить за окнами. А приказы ротмистр выполнять умеет.

Мечислав Николаевич поправил сползший бинт, сурово огляделся, чтобы никто из агентов не заметил глупой промашки, и дал себе команду «стоять».

За парадной дверью послышалось движение. Брякнули внутренние створки, щелкнул наружный замок, лопнуло бумажное клеймо Ягужинского, и в открывшемся проеме проявился знакомый силуэт. Сюртук и.о. начальника сыскной полиции опять пострадал.

— Несчастный дом…

Сказал это Ванзаров с такой печалью, что у «железного ротмистра» заныло сердце. Помощник подоткнул проклятый бинт и озабоченно спросил:

— Что случилось?

— Бедный мальчик… Подумал, что полную птичку тяжелее держать, а значит, кулак напряжется. И попал на камуфлет. Я не должен был… Конечно, он убийца, но какой невероятный талант… Неужели гений совместим только со злодейством, ротмистр?

— Не могу знать… Да что произошло-то?

Родион Георгиевич прижал феникса к груди:

— Последняя жертва.

— Кто?

— Мемнон…

— А кто это?

— Белый царь эфиопов, сын богини утренней зари Эос, погиб при осаде Трои.

— Ч-что?! — Ротмистр испугался, что мозг начальника не вынес испытаний.

Ванзаров вымученно улыбнулся:

— Все в порядке… Вызывайте Казанский участок, пусть они занимаются. Дело простейфее, никаких тайн. Юнофа свел счеты с жизнью, потому что прокутил состояние. Как его зовут, подумаю и сообщу позднее.

— Господин начальник, хоть расскажите, как дело распутали?

— Да вы и так все знаете, — устало отмахнулся чиновник сыскной полиции.

— Прошу вас!

— После, все после… — Ванзаров дружески похлопал Джуранского по плечу и пошел прочь, шаркая пыль парадными ботинками.

— Вы куда? — брякнул вслед верный помощник от напряжения рассудка.

— Спать…

Августа 10 дня, ближе к полуночи, похолодало Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, Набережная реки Мойки, 12

Не спится служивым в такой час, все заботы одолевают. Вот один у ворот топчется, сторожит или дожидается кого, замерз весь, бедный, в шинельку укутался. Видать сердешному, курить хочется, а нельзя. Везде страдает душа христианская ни за что!

Тетка Ефросинья, приехавшая навестить сыночков на заработках, женщина дородная и душевная, собралась наградить солдатика пирожком, да он так зыркнул, что вологодская крестьянка поскорее унесла ноги. А полковник Герасимов закутал подбородок воротом армейской шинели. Ждал с полчаса, но гость что-то задерживался.

Но вот по набережной прошуршали шины. Угловатый силуэт шестиместного «Рено» с задернутыми занавесками на стеклах замер напротив ворот. Двое крепких господ в штатском соскочили с передних сидений — на третьем остался водитель — и перекрыли возможные подходы к мотору. Герасимов лично открыл дверцу, выпрямился и отдал честь.

— Ну, что вы, голубчик, нашли место и время, — тихо пожурил его приятный голос.

Из кабины вышла невысокая фигура в офицерской шинели. Фуражка сидела излишне глубоко, закрывая козырьком глаза.

Начальник «охранки» торопливо толкнул калитку, приглашая войти. Посетитель, почти не нагибаясь, проследовал внутрь двора, его же караул не двинулся с места.

Охранное отделение, казалось, вымерло. Александр Васильевич проводил полуночного гостя по первому этажу, затем они спустились в подвал, но и там не встретили ни единой живой души, даже тюремных часовых. Как ни странно, везде горел электрический свет.

Около дальней двери Герасимов остановился и сказал приглушенно:

— Это здесь. Прошу заранее простить, зрелище не из приятных.

— Я понимаю, — спокойно ответил спутник в шинели.

Полковник лязгнул замком и распахнул вход в камеру.

Гость, прежде чем войти, все же вынуждено достал надушенный платок и прикрыл нос.

Белейшая простыня скрывала на деревянных нарах нечто длинное, в два аршина с вершком.

Герасимов взялся за край покрывала, но в сомнении обернулся к спутнику:

— Прикажите, открывать?

— Да-да, поторопитесь…

— Слушаюсь, — прошептал полковник и дернул простыню.