Феоктист готов был признаться и покаяться во всех грехах, но, как назло, в субботу ничего не натворил. Ворота отпер, двор вымел, помои вынес, с молочницей пошутил, нищего прогнал, господину городовому честь отдал, более ничего.
Тогда голос стал выпытывать: кого ты, Феоктист, видал еще?
Дворник, обратившись мальчонкой, послушно рассказал, что видел пролетку, которая остановилась у ворот, персона из нее вышла в черном платье. Спросил ее, куда идет, а она что-то ответила, вернулась вскорости и уехала.
Голос еще спросил: сможешь, коли на страшном суде потребуется, узнать ее?
Так Фетя хотел помочь, так хотел, но силенок не нашел, словно заслонка перед глазами.
Помнит, что потом этой дамы не видел, а из дому господин молодой незнакомый вышел, а лица нет как нет, вот если бы отодвинуть…
Время сдвинулось, дворник Епифанов обнаружил родные стены, а также господина Ванзарова, быстро писавшего что-то. Каким-то чудом в дворницкой оказался городовой Ермолаев, видать, покинул пост на углу Невского.
— А? Что? — только и смог пробормотать хозяин метелок.
— Этот фокус с черным платьем мы уже знаем: заходит дама, выходит мужчина, — пробормотал себе под нос уважаемый жилец, а вслух добавил с укоризной. — Что ж ты, дружок? Софья Петровна тебе червонец на Рождество дарит, а ты подвел ее?
— Уж, простите, Родион Георгиевич, видать, глаза отвели, не иначе-с…
— Но каков мастер! — восхищенно сообщил мсье Жарко, уже не глядя подписывая протокол. — Позвольте еще заняться этим славным дворником…
— Поспешим, Андрей Иванович. А то мне еще статью в номер сдавать. — И Ванзаров вытолкал мага человеческих душ.
Августа 9 дня, половина одиннадцатого, +18 °C
Загородная лечебница психиатрических болезней на Черной речке
Душ Шарко, прогулки на чистом воздухе да молитвы — вот и все лечение. Нет в психиатрии другого способа, как надеяться, что болезнь сама устанет терзать безвинную голову. Персонал клиники усвоил эту простую истину накрепко. Поэтому больные пребывали в большой свободе, правда, в границах забора. Из всех строгостей — решетки на окнах двухэтажной деревянной дачки. А так люди в серых халатах гуляли, как им вздумается. Это обстоятельство несколько удивило Джуранского.
Санитарка провела ротмистра по обширному саду, в котором копошилось десятка два божьих тварей, и попросила обождать на лавке. Доктор скоро выйдет.
Действительно, не прошло и пяти минут, как на крылечке появился приятный моложавый господин с непременной «профессорской» бородкой, но без намека на белый халат и смирительную рубашку.
— Сыскная полиция, полагаю? Это прелестно! — бравурно заявил доктор. — Как раз «Поздней местью» Конан Дойля балуюсь!
Оказалось, балагура зовут Иван Андреевич Леммергирт, доктор медицины и надворный советник.
— Какое таинственное преступление распутываете, господин сыщик? — живо поинтересовался он.
С неожиданной ловкостью Мечислав Николаевич наплел, что полиции дано строгое указание: проверить всех пропавших и неизвестно где пребывающих лиц.
— О! Тогда вам у нас делать нечего. — Доктор Леммергирт добродушно усмехнулся. — У нас, слава Богу, никто не пропадал. Только отходили по зову природы.
— Разве? А Петр Александрович Ленский? — осторожно спросил Джуранский.
— Кто-кто? Отродясь таких пациентов не было. Следовательно, не у нас и пропал. Ошибочка, сыщик!
— Можно взглянуть на больничную ведомость?
Психиатр изобразил широкий жест на двери, заделанные решеткой:
— Сколько хотите!
— Совсем забыл! — Ротмистр собрался хлопнуть себя по лбу, но передумал. — А еще один?
— Кто же?
— Некий Морозов… Петр Николаевич.
— Такого больного в нашей клинике никогда не было, — ответил доктор. — Жаль, что не смог помочь, мне пора, буду прощаться.
— Так можно взглянуть на больничную ведомость?
— О чем вы, сыщик? Да мы свято блюдем врачебную тайну. Хотите яблочко? — Леммергирт подкинул гостю невесть откуда взявшийся фрукт и стремительно исчез за решеткой.
Мечислав Николаевич оказался в двух шагах от калитки, когда его за сюртук дернули. Совершенно лысый господин с выдающим брюшком яростно ковырнул ноздрю и хитро подмигнул:
— Ты Петьку искал?
— Что-то знаешь? — в сомнении спросил Джуранский.
— Может, и знаю… А что дашь?
Как назло, кроме денег и револьвера, у ротмистра ничего с собой не было: ни конфет, ни курева. Но сумасшедший радостно схватил бумажный рубль, скатал в трубочку и ловко спрятал в полу халата.
— Дело такое… — перешел он на слюнявый шепот. — Петька два года жил, смотрели за ним крепко, а в начале мая взял да исчез.
— Как исчез? — удивился ротмистр.
— А вот так: был — и нету! — Лысый засмеялся. — Пришел за ним кто-то и увел. Шуму потом было! Важные господа приезжали, чуть ли не пыткой грозили. Только сделать ничего не смогли. Никто не знает, как увели. А санитарка, Матрена, что за Петькой следить приставлена, знали мы, что филерка, так и вовсе не помнила ничего. Был человек, взял Петьку и увел. Так ее забрали. А Петька душевный был, ласковый…
— Что про себя рассказывал?