«При чём тут “раджа”? – подумала она. – При чём тут эта дурацкая игра в карты?»
На мгновение задорные голоса картёжников куда-то отодвинулись. И весь солнечный день словно опрокинулся. Ненадолго. Только на её лицо легла ещё не замеченная никем холодная тень. Но она поняла причину. Медленно, исподволь в тумане начиналась перемена. «Мы скоро пойдём за ними, – подумала Рыжая Анна. – Только я не знаю, что мы найдём. Никто не знает. Даже Тихон».
Наверное, она бы пережила потерю любимого. Если бы Хардова не стало, она бы надела на своё сердце траур, и им бы стала размеренная дмитровская жизнь. Потому что она – гид. Так Хардов сказал ей. Но он не погиб. Только… «Возможно, тот, кого я так люблю, сейчас едва осваивает первые шаги».
Она горько усмехнулась. Сразу же вспомнились слова Сергея Петровича о том, что он всё равно будет ждать её. Как бы он изумился, и как бы злорадствовали все эти сплетники, узнав,
Мысль показалась дикой. Её усмешка сделалась несколько безумной. А потом отчаяние чернотой колыхнулось у неё в груди.
5
Юрий Новиков сидел в удушливой темноте, где был лишь гул машин, и повторял одну-единственную фразу. Он не смог продвинуться дальше отхожего места станции «Комсомольская». Хотя ему и было обещано, что, подобно Шатуну, он увидит прекрасный белый пароход «Октябрьская звезда» и узрит его великого кормчего, того, чьей волей был создан радостный, напоённый вечным солнцем юности мир канала. Но пока он сидел в темноте, сжимая в руках музыкальную шкатулку Шатуна с балериной, танцующей блюз, и монотонно повторял:
– Ну, соображайте! Соображайте!
6
Они появились задолго до наступления темноты, как только растаяли последние лучи заката, словно что-то подгоняло их. Раз-Два-Сникерс впервые смогла увидеть своих поклонников, тени, не в лунном свете. И успела пожалеть об этом.
Они не были похожи на мёртвых, но и на живых не походили тоже. И дело даже не в том, что сероватую кожу покрывала мелкая сеть морщин, как лист древнего пергамента. Дело в другом.
«Где ты, моя добрая глупая птичка? – Раз-Два-Сникерс взяла в прицел рабочего, потом перевела его на хозяина площади – у неё оставалось всего три серебряных пули. – Я не знаю, что мне делать…»
По мере того как темнело, эта кошмарная прозрачность исчезала, они всё больше походили на обычных усталых людей, людей, у которых выдался не самый удачный день. А потом они пошли на неё.
7
Это продолжалось уже минут десять.
– Случайный вальс, – вдруг с нервной интонацией произнесла Раз-Два-Сникерс, наблюдая за тем, чем заняты тени под её колокольней. – Зачем вы это делаете?
Таранного удара тачкой она ждала с замиранием сердца, но, оказалось, он не причинил воротам видимого ущерба. Раз-Два-Сникерс поймала себя на том, что сглотнула, как перепуганный ребёнок. Тачку откатили обратно, строительный рабочий остановился в замешательстве. Тогда ему решили помочь. Стоявший рядом с проворностью тугодума двинулся на выручку. Строительный рабочий посторонился, огрызаясь, потому что рука выручальщика неудачно застряла в его теле, и тот извлёк её, как из тягучей трясины. Вдвоём они ухватились за ручки тачки, получив значительно большую скорость, однако таран принёс тот же результат. Видимо плотность тачки, невзирая на её угрожающий вид, была всё ещё недостаточна, весило орудие тарана меньше, чем казалось. Они вернули тачку на прежнее место, медленно, словно слабоумные, отпихивая один другого и продолжая огрызаться. Потом рука строительного рабочего окончательно по локоть увязла в плече неудачливого помощника, и оба утихли, тупо уставившись друг на друга. Ровный сумрачный свет заливал площадь. Тени ждали. Но если прежде все их взгляды были так или иначе устремлены на неё, предмет вожделения, избранницу в неприступной башне, то теперь они отвернули головы. Раз-Два-Сникерс это не понравилось, она поняла, куда они смотрят. Хозяин площади, склонив голову и подперев руками бока, стоял прямо под её колокольней. На своё решающее свидание он явился в смятой шляпе.