Канал имени Москвы. Университет

– Я не забываю о нашем усердии ни на миг, – медленно сказал он. – Однако…

– Они связаны. – Его собеседник поморщился. – Брат Дамиан, в лодке гидов будет находиться ещё один пассажир. Гораздо более ценный для нас. Девушка. Из-за неё транспорт с Петропавлом и юным Учителем придётся пропустить, хотя я бы предпочёл, чтобы оба пошли на корм рыбам.

Брат Дамиан посмотрел на собеседника с каким-то новым интересом, но произнёс сухо:

– Здесь что-то личное?

– Повторю: если бы всё было так просто, – теперь гость вздохнул с усмешкой. – Я даже не видел её. Но уже люблю до беспамятства. Можно сказать, боготворю. И ты полюбишь. Думаю, это то, что мы так долго искали. Её надо доставить в Университет. Сдувать пылинки и молиться, чтобы была жива-здорова. А я уж позабочусь о встрече.

– Ты сказал, «они связаны».

Гость согласно кивнул. На мгновение его лицо потемнело:

– Девушка очень важна для нас. Для эликсира. – Возможно, несколько людоедский огонёк в глазах гостя брату Дамиану лишь померещился. – Придётся выбирать меньшее зло. А иначе как беспрепятственно пропустить лодку Петропавла, не вызвав подозрений, этого не сделать.

Повисло молчание. Брат Дамиан обдумывал услышанное. Усмехнулся, из горла вышел влажный хрип:

– Девушка?! Важнее этой их мерзости с возвращениями?..

Тут же оборвал себя, словно произнёс бестактность. А его визави весело ухмыльнулся, словно не заметил неловкости.

– О-о, брат Дамиан, очень необычная девушка, – лукаво протянул он.

– Друг мой, ты меня интригуешь или испытываешь моё терпение?

– Драгоценность! Слушай же, Светоч, я расскажу тебе такую историю. Уж не знаю, является ли совпадением то, что её имя Ева…

И брат Дамиан слушал. Мрачнея всё больше, слушал невероятный рассказ о любви и смерти, беспощадном могуществе невинности, о тёмном огне и чудном эликсире, переполненном всеми этими ингредиентами. За время рассказа он перебил гостя один только раз, обронив слово «бедняжка», правда, без свойственного в таких случаях сочувствия. А потом слушал дальше. И волк, таящийся в глубине взгляда Светоча Озёрной обители, жадно ловил каждое произнесённое слово.

4

Смена на Перервинскую плотину вышла из Университета сразу после восхода, и плавание выдалось относительно спокойным. Правда, в районе Нескучного сада что-то большое увязалось за лодкой, быстро спустившись к реке с косогора, да так и двигалось по набережной за транспортом гидов, ни разу полностью не показавшись из тумана. Чем оно было, определить не удалось. Но Нил-Сонов, начальник караула, приказал быть готовыми отразить нападение. Крымский мост, укутанный густой мглой, прямо по курсу претендовал на самое вероятное место атаки. Садовое кольцо вообще притягивало всякую мерзость; там, в заброшенных автомобильных тоннелях, находилось не одно логово «москвичей», как, горько шутя, гиды Университета называли этих неведомых чудовищных порождений мглы. Однако тёплое майское солнце быстро нагревало город, вызвав активное перемещение воздушных масс, и туман стало раздувать. Даже половина Парка Горького по правому борту открылась. Мгла отступила от берега, обнажив конструкции аттракционов, которые выглядели так, как будто их построили только вчера. Там, в Парке Горького, это «что-то большое» и отстало от их лодки.

«Чёрная весна заканчивается, – подумал Нил-Сонов. – Завтра первый день лета. И это хорошо, дальше будет легче».

С начала Чёрной весны, о которой за спокойные годы успели подзабыть, аттракционы забрали из Университета двенадцать человек, но сейчас, поблёскивая на солнце, выглядели вполне себе невинно. И дьявольская приглушённая музыка, словно закрадывающаяся в вашу голову из пространства болезни или дурного сна (так же как и звуки на Метромосту, голоса, шумы призрачных поездов на станции «Воробьёвы горы»), была, к счастью, неслышна.

Как только миновали Крымский мост, задышалось веселей. Беспокойный Дом на набережной и дом Пашкова-Воланда, господствующий слева над рекой, вроде бы сейчас спали. Как и сторожевые башни Кремля. На шёпот и тревожные вздохи, гуляющие вдоль Кремлёвской стены, будто их разносит несуществующий ветерок, давно уже перестали обращать внимание. Нил-Сонов подумал, что когда-то, до начала великой эпохи Строителей канала, обмелевшую, в илистых наносах реку здесь, у Васильевского спуска, можно было перейти пешком. А ещё он подумал, что на обратном пути остров Балчуг-Болотный стоит обойти по правому, более узкому руслу, невзирая на то, что тогда от горбатых мостиков и близких берегов до тумана будет рукой подать, и невзирая на зов замоскворецких улиц, особенно тот, что приходит с Ордынки. Однако Кремль… Что-то всё же не понравилось Нилу-Сонову, когда проходили его мрачные башни с чёрными провалами бойниц, похожих на пустые глазницы. Кремль, конечно, просыпался крайне редко, но, как заметил по этому поводу Петропавел, чтобы ощутить его гнев, одного раза вполне достаточно. Лучше держаться от лиха подальше.