Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

— Теперь, друзья, спать! Спать! Невыспавшемуся вояке — цена копейка. Пью последних! тост — за завтрашнюю победу! Ура-а-а!

— Ура-а-а! — не слишком дружно подхватили господа офицеры, переколотили стаканы и рюмки и разошлись.

Квачи лег не раздеваясь. Закрыл глаза, вообразил себе завтраш­ний бой. И словно какой-то бес закрался ему в душу.

"Завтра будет бой... прольется кровь... перекалечат друг друга... Может случиться, что раскаленный осколок разворотит мне внутрен­ности... или проткнут штыком...— он и впрямь почувствовал боль от штыка в боку, и раскаленный осколок в животе.— Ох, бедовая моя го­ловушка! Тебя бы на месте привязать. Пригвоздить к Питеру. Чего тебе не доставало? Денег выше головы, женщин без счета, мундир камер-юнкерский, титул — княжеский. Чего еще?.. Сытая коза волка бодает — это обо мне сказано! А еще говорят — Квачи не дурак. Как же не дурак, если бросил сладкую жизнь и головой рискую ради какого-то креста, которому рубль — красная цена! Гришка с Сухомли­новым божились, что даже выстрела не услышу, а тут в пекло броси­ли, как пушечное мясо". Боль в развороченном осколком животе не проходила. Голова пылала. Квачи, как в смоле, ворочался в жаркой постели, потом вскочил и выбежал на балкон.

В развалинах и на пожарищах сожженного городка жутко выли собаки. Из-под горы доносились лошадиное ржание, скрип телег и арб, лязг оружия. Лагерь пробуждался.

Вдруг где-то щелкнул ружейный выстрел. За ним другой.

— Что такое? — бросился Квачи к сопровождавшим его русским солдатам.— Что случилось?!

— Ничего-о,— успокоил один из них.— Тута в развалинах полно бездомных собак. Днем они прячутся, а по ночам вылезают и трево­жат нашего брата, трупы неубранные пожирают. А солдаты в них и постреливают. Ничего.

Рассвело. Лагерь поднялся и тронулся в путь.

За ним последовал штаб.

Где-то далеко громыхнула пушка; грохот прокатился по всему ущелью и несколько раз, затихая, отозвался в горах.

— Началось! — сказал кто-то.

И опять в душу Квачи закрался бесенок страха. Он огляделся. Все были спокойны, кое-кто даже улыбался. Солдаты брели так беспечно, словно возвращались домой с полевых работ.

— Может, война — это не так уж и страшно? — обернулся Ква­чи к Чхубишвили.

— Держись молодцом, парень! Эти чертовы турки выкусят у нас! — подбодрил его Габо. — Уж я-то знаю, что говорю.

Поднялись на обширное плоскогорье и перед глазами открылось поле будущего сражения.

По всему нагорью петляли траншеи, окопы и укрытия. В склад­ках гор на северной стороне хребта укрывалась русская армия. Тяну­щаяся через плоскогорье пыльная дорога была забита войсками.

Вдоль горной реки, по дну глубокого провала черным потоком извивалась конница и, сворачивая куда-то вправо, пропадала из вида. По крутосклону лошади и солдаты с трудом вкатывали пушки. В раз­ных направлениях галопом скакали посыльные.

Параллельно первому хребту, вдали, окутанная утренним тума­ном, тянулась другая гряда, голая и каменистая. Между двумя хреб­тами пролегла изрезанная балками долина с несколькими спаленными селами и остатками садов и рошиц. На склонах второго хребта Квачи увидел в бинокль копошащегося, как муравейник, противника.

Вдруг в воздухе послышался комариный писк; в одну секунду писк превратился в странное жужжание, и тут же на гору точно об­рушился удар молнии, перед которой все склонили головы; кто едва кивнул, кто согнулся, а кто и пал ниц.

Квачи невольно распластался на земле. Снаряд разорвался, взмет­нув в небо столп дыма, огня и камней.

Вокруг одни посмеивались, другие испуганно озирались.

Квачи с трудом поднялся. У него кружилась голова. Он потерян­но пялился по сторонам и лопотал:

— Будь око неладно... Чуть не испугался... Чуть не погиб. А?..

— Первая чарка всегда плохо идет, — обнадежил его Габо.— Это только "здрасти".

— Если от случайною снаряда такое, что же прицельный натво­рит! — бормотал Квачи.

— Начинайте! — приказал, командующий.

Поскакали посыльные. Задребезжали телефоны связи.

Маленькая горная пушка тявкает, как комнатная собачонка.

Полевая — ревет и грохочет.

Мортира — гремит и рыкает.

Гаубица — рокочет.

Пулемет — кудахчет курицей.

Винтовки стучат вразнобой, точно град по листьям.

Небо клубится белыми, желтыми и розовыми клубами шрапнели. Долина между двух хребтов полнится громом и грохотом, шипеньем и воем, стонами и воплями, хрипами и проклятиями, топотом копыт и сапог, ржанием, свистом и криком. Противники то схлестываются насмерть, то с полпути сворачивают в стороны и растекаются по ов­рагам и балкам...

Миновал полдень.

Уставший от криков и ругани дивизионный генерал обедает в те­ни под скалой. Остальные офицеры тоже подкрепляются.

— Позиция Демир-Тепе испытывает большие трудности,— доло­жил дежурный по штабу.— Четвертая бригада почти уничтожена.

— Пошлите третью,— коротко бросил генерал.

— И она располовинена.

— Подкрепите двумя полками и передайте, что судьба сражения решается на склонах Демир-Тепе!

В центре сражение затихло, а на правом фланге заполыхало ярост­ней и жарче. С Демир-Тепе слышится непрерывный, слившийся во­едино грохот.