— Я просто ошибся. — солнечный зайчик замер на его губах, вроде тоже прислушиваясь. — Всего один раз. Однажды в жизни был молодым и глупым, и вдруг решил, что могу сделать такое, чего — никто другой. И у меня получилось — получилось написать все это. Вместо того, чтобы зарабатывать кучи денег, делать детей, сажать деревья или строить дома, я сидел по ночам, пил водку и переводил свои мысли в буквочки… «Срезал», блин, дорогу к счастью.
— Обычно у писателей отвратительный почерк.
— Со временем я научился пользоваться пишущей машинкой, а вскоре и компьютером.
— Так в чем же твоя ошибка? — А все, что было главным, оказалось ерундой. Пойми, потрать я те же самые силы, время и здоровье на что-то другое, я бы… — тут он поднял руку и сжал пальцы, словно надавил на клизму — Я бы ЭТО — осязал… — и застонал от боли в простреленном плече. — А теперь каждая домохозяйка вместо того, чтобы управлять государством, становится писательницей, стоит ей только попробовать себя чисто в писании… И чисто читатель конкретно хавает, без базара, ведь это для лохов Страдивари скрипки делал, а для правильных пацанов — барабаны.
— А почему ты не стал делать барабаны?
— Я — неправильный пацан.
— Такой единственный? В смысле — уникальный? Может, тех, для кого скрипки делают, не так уж мало?
— Только они моих рассказов не читают, — Дима наигранно засмеялся.
— Я-то прочитала. Или тебе и этого мало?
— Дети бы росли, дома бы строились, а деревья плодоносили яблоками, а на худой конец сливами. И по ночам мне бы снились не ужасные морды, а осенний лес с опятами на каждом пне… И даже во сне я бы чувствовал запах прелых листьев.
— Тебе нужен Фрейд. Я знаю такого человека.
— Больно много ты знаешь для «плечевой». Включая Фрейда.
— Не все родились «плечевыми». Некоторые вынуждены были ими стать.
— Прости.
— Братан, заметано. Продолжай исповедоваться. Полегчает, как после поноса.
— Циничная ты девка. Циничная и кислая, как лимон. — А тебе хочется малинового варенья? Чтобы пропотеть?
— За что ты меня ненавидишь?
— Нытик. Нытик — это хуже всего. Ты — писатель, ты ведь приехал чтобы, как я слышала, заключить договор на постановку своей пьесы. Представь! Я — с шоферней всю оставшуюся жизнь. Сейчас, пока молодая, меня трахают. Чуть позже — начнут издеваться. А закончу я в канаве… А ты — ноешь тут… А твои произведения читают люди… И плачут… и смеются… Да при чем здесь я! Вспомни, с чего началось? Этого богатенького Трупина замочили. И что останется от его трупа после кремации?
— То же, что и от любого другого трупа.
— Дурак, после тебя останутся люди, которые прочитали то, что ты тут написал. Пусть даже ты написал полную ерунду.
— А после Трупина остались ценные бумаги, из-за которых нас сейчас гоняют, как зайца по полям. О-очень ценные бумаги. А моими книгами… давно уже, в лучшем случае… Хотя… Мне столько хотелось им всем рассказать…
— Больной, вам не стоит волноваться, — вдруг оборвала его Джессика официальным тоном. — Лучше я вам почитаю, а вы постарайтесь заснуть… — и взяла с тумбочки рукопись… — Я бы променяла ценные бумаги, вдруг бы они у меня оказались, на эту писанину.
— Домик у ручья, созрели вишни… — совсем неслышно, как в бреду, пробормотал Дима. — Семейная фотография в рамочке на столе… Новогодний салат оливье с «докторской» колбасой и домашние махровые тапочки, которые приносит старая толстая ротвейлерша. Грамота и Нобелевская премия мира в придачу. Автомат Калашникова, первый спутник, человек на Луне, атомная бомба в Хиросиме… Родоский Колос, пирамиды Хеопса… И триста лет граненому стакану.
— Ты предпочитаешь ванну с солью из Мертвого моря или просто ароматическую? — появившись из ванной комнаты, «Робин Гуд» потряс банкой с сиреневым порошком, которую обнаружил на полке.
— Что ты мне порекомендуешь?
С тех пор, как их «чудодейственно» выпустили из тюрьмы при содействии мужика в спортивном костюме по кличке Адидас, а после еще и поселили в гостинице, в номер «люкс», он стал необыкновенно возбужден и крайне предупредителен.
Может, на его поведение влияло еще и то, что в коридоре гостиницы, поочередно сменяясь, дежурили охранники.
— Служба собственной безопасности, — пояснил коридорный, проводив их до дверей «люкса».
— Собственной — в смысле чьей? — уточнил тогда Ренат.
— Вы — почетные гости хозяина, — пояснил коридорный. — Вам — полагается.
— Что же тогда хозяин предпочитает в тюрьме прятаться, а не за спинами собственной безопасности?
Коридорный ничего не ответил и даже не стал дожидаться чаевых.
— Так какая ванна лучше? — любопытствовал теперь «Робин Гуд». Мне бы хотелось успокаивающую, а не бодрящую…
— Какая, на хер, ванна! — взревел Ренат. — Ванна — шманна. Ребята, друзья мои загибаются, их спасать надо.