Канатоходец

В то время проблема картографической топонимии была глубоко осмыслена. Для этого были серьезные основания: исторически великороссам приходилось расселяться по территориям, ранее уже поименованным на финно-угорских или тюркских языках. Геодезисты — составители карт часто слишком упрощенно подходили к фиксации того или иного географического наименования, не обращая должного внимания на те правила, которым должны были подчиняться записи иноязычных наименований при их адаптации к русскому языку. Ошибки в транскрипции могли приобретать недопустимый характер. Так, скажем, по одной из рецензий Василия Петровича (написанной совместно с Д.А. Лариным) Народный комиссариат просвещения изъял из обращения ранее одобренную им же учебную политико-экономическую карту Евразии.

В бумагах, сохранившихся в архиве, отмечается, что Василий Петрович был на редкость подходящим ученым для занятий географической топонимией. Финно-угорские языки были ему родными, в тюркских он достаточно освоился, а главное — он был еще и геоморфологом. Он считал, что выверка названий должна происходить всегда на месте — лингвистическую интерпретацию географического наименования нужно дополнять геоморфологическим анализом. Географическая топонимия, в его представлении, может быть использована и в археологических изысканиях для восстановления ландшафта прошлого.

Приведем здесь выписку из отчета о ходе работы, разъясняющую познавательную роль топонимии (1938 г.):

Насколько мне известно, ни одной работы Василия Петровича по топонимии опубликовано не было. Имеются лишь многочисленные разрозненные машинописные и рукописные страницы. Некоторое представление о характере работ может дать оглавление отчета за декабрь 1935 г.:

1. Значение топонимии в

2. Этимология Волги, Воли, Волхва и др……80 с.

3. Анализ географических наименований…. 43 с.

4. Отзывы о работе………………………….. 27 с.

Упоминается название рукописи «Картографическая топонимия (методы установления правильных географических названий)». Объем рукописи: 9 авторских листов. Указано, что проверено было 3500 наименований.

В начале 1932 года Василий Петрович был арестован. Через несколько месяцев вернулся домой как ни в чем не бывало. Рассказывал, что сидел на Лубянке в камере, где было еще то ли два, то ли три человека — приятные интеллигентные люди. Днем в камере шли нескончаемые беседы. Отец мог многое рассказать как этнограф. Его сокамерники — бывшие царские офицеры высокого ранга — рассказывали о событиях двух войн: японской и немецкой. По вечерам отец обращался к сказкам. Допросы вел следователь Правдин — вежливо, но настойчиво, с напором. Обвинение было совершенно нелепым: отцу приписывалась роль руководителя финно-угорского националистического движения, направленного на отторжение от Советского Союза северной части — от Финляндии до Охотского моря. Отец бешено сопротивлялся, собирая в одну точку всю силу мага северных лесов. Но, как известно, находились люди — тоже обвиняемые, готовые поддерживать обвинение, направленное в том числе и против них же самих. А ведь тогда еще не применяли пыток — была только сила угрожающего слова и… готовность подчиниться ему. Да велика была вера в праведность Государства, в его безграничную, устрашающую мощь. Один из особенно усердствовавших обвиняемых, человек с параноидальной психикой, легко вошел в роль: идея заговора овладела им, и он стал видеть его проявления в рутинной повседневности всех прошлых дел. Было что-то инфернальное, демоническое в привлечении к следствию психически неуравновешенных людей. И какая глубокая, доходящая до цинизма, ирония в том, что режиссерами таких нелепых, трагических спектаклей оказались Homines Sapientes вроде следователя по фамилии Правдин.

Сейчас, обдумывая все, свершавшееся тогда и позже, можно объяснить это только тем, что у идеологически наэлектризованной Государственности возникла магическая сила, которой нужны были эти судебные процессы с морями крови для того, чтобы подпитывать и усиливать этот магизм.

Сначала казалось, что отец вышел победителем из этой схватки. Но… Через некоторое время после его возвращения к нам домой приходит милиционер и передает Василию Петровичу под расписку Постановление о том, что он срочно (кажется, в 24 часа) должен выехать в Норильск в ссылку.

Надо было что-то делать. Я, по счастью, был почему-то дома. Отец мне сказал: «Срочно иди к П. Г. Смидовичу — заместителю Председателя ВЦИКа». Рассказал, как обойти официальный кордон.