Канатоходцы. Роман, повести

— Как знать, сынок. Твоя профессия еще ну^, на. Пока нужна. Мы уже с тобой говорили об этом СВК — как гнилое яблоко: снаружи румянится внутри — труха. Слам становится силой, с которой уже трудно совладать. А партия, сынок, наша партия знает, как и куда направить эту силу и как умножить ее. Не помешали старые Тейлоры и Уоррены, не помешают и новые.

— А где же будет старый Бигль?

— Найдется работенка. Пока я им тоже еще нужен.

— Как же вы рискнули приехать сюда? А если хватятся?

— Не хватятся. Для них я где-то отдыхаю. А где именно — у меня еще есть привилегия не сообщать о своих маршрутах.

Шеф вынул из сейфа папку в черной обложке. Я понял, что разговор окончен, и встал.

— Тебе бы отдохнуть, — сказал Дибитц, — воспользоваться передышкой. Месяц-другой. Где-нибудь на море.

— У тебя и спутница есть для отдыха, — добавил Бигль. — Я привез с собой Линнет. Ей тоже нужно отдохнуть и сменить перышки.

С крутого берега мы глядели на море. Стальное с белыми гребешками зыби, оно не ласкало и не манило. И гул прибоя не взывал к курортной расслабленности.

Высоко над головой тянулись электрические провода к белой санаторной вилле между пиками деревьев. По проводу, тихонько пересвистываясь, прогуливались две крохотные птахи, именно прогуливались, не падая и не взлетая.

— Пернатые канатоходцы, — сказал я.

— Как в цирке, — улыбнулась Линнет.

— Там сетка. А на земле ее нет.

— Ты имеешь в виду — в жизни?

— Конечно. Мы же канатоходцы. Только без страховочного троса и без баланса. И уж конечно без предохранительной сетки вот так. А пока мы просто в отпуску.

— Отпуск кончился, Чабби, — вздохнула Линнет. — Возвращаюсь к канату.

— Получила вызов?

— Еще утром. А вечером улетаю.

— Завидую, — сказал я.

— Равнодушно завидуешь.

— Почему равнодушно — уверенно. С надеждой, что и я получу такой же завтра или послезавтра.

— Грустно, не правда ли?

— Профессия.

Перерыв, который и отпуском-то назвать нельзя было, подходил к концу.

И у Линнет и у меня.

Встретимся ли?

Эпилог

— Директора Бигля просят обождать три минуты в приемной, — пропел мелодичный невидимый голос. — Следите за световым табло.

«Пока еще директор, — внутренне усмехнулся Бигль, — только интересно, какого ведомства. Санитарного или кладбищенского? И всего три минуты. Что ж, обождем».

В приемной, как всегда, было пусто. Шеф СВК принимал лишь в крайних, исключительных случаях — обычно разговаривал только по видео. Но случай с Биглем был исключительным. Он уже не занимал никакого поста, и видео у него не было.

Нескрываемо ухмыляясь — пусть Снимают хоть все закамуфлированные телепередатчики, — Бигль подошел к стене-окну, откуда открывалась панорама города. Новые улицы и площади вытеснили старые уголки: сохранившиеся еще с прошлого столетия здания казались старомодными провинциалами среди изысканных светских львов — причудливых сооружений, капризных геометрических форм, пересеченных садами и парками, вмонтированными в стальной или пластиковый каркас этажей. Все знакомо до мелочей. Родной город, родной дом. Даже в этой приемной все памятно — и масштабы манежа, и сверкающая эмалью и никелем пустота. А сердце сжимается от гнева и горечи за это издевательство над словом родной. Третий десяток лет он здесь, в чужой шкуре, в чужом стане, и все приглядевшееся, привычное, примелькавшееся не могло стать и не стало близким. Мир этот не отмылся оттого, что он, Бигль, живет по кодексу его законов, традиций и правил, и даже поношенный мундир свой надевает с утра с ненавистью, подавить которую бессилен, несмотря на все ухищрения мимикрии. И сейчас после потаенной поездки домой эта ненависть оборачивается физической тошнотой, перехватывающей горло. Три минуты! Что ж, он подождет эти три минуты, хотя они и кажутся ему часами, как в хирургической палате перед операцией.

Световое табло заиграло всеми красками спектра. Бигль подтянул мундир, поправил сбившиеся волосы и шагнул к неотличимой от стены двери.

— Я жду, Бигль, — сказала она знакомым голосом.

Над столом, как желтый фонарь, сияло одутловатое лицо шефа.

— Садитесь, Бигль.

Бигль сел, сохраняя почтительную неподвижность.

— Мне бы очень не хотелось, Бигль, чтобы вы затаили обиду.

— На что? — пожал плечами Бигль. — За то, что я упустил Дока и прозевал связи слама с разведчиком? Грубейшие ошибки и, естественно, закономерные последствия.

— Я уважаю строгость вашей самооценки, Бигль, — сказал шеф, — но вы преувеличиваете. Последствия не столь уж трагичны. Вы просто возвращаетесь к своим сомниферам. Чему вы улыбаетесь?

— Вспомнил ваши слова: «Вы переросли их, Бигль». Значит, не перерос.

— Вернее, мы их недооценили. Они помогут не только выявлять сопротивляющихся, но и воспитывать подчинявшихся. Есть новые модели с гипноэффектом, запрограммированные на воспитание поощряемых навыков — не мысли самостоятельно, доверяй ведущим тебя, пресекай крамолу даже у себя дома и не жди, когда на тебя донесут, — доноси первым.

— Это эксперимент? — спросил Бигль.

— Пока да. Но мы надеемся на его успех.