Кандагарская застава

Сон его был удивительный, многократно, чудесно повторявшийся сон. Будто мать и сестра приехали к нему на заставу. Проходят под шлагбаумом, мимо часового, приподнявшего полосатую штангу. Так сладко, так страшно видеть их родные, любимые лица среди измятых цистерн, на фоне кишлака и бетонки, у полуразрушенной кирпичной стены с амбразурами. В нем, в Щукине, — одновременно и радость и страх. Только бы не обстрел, только бы не испугались приехавшие, только бы не смутили их вид сгоревшего танка, ворохи стреляных гильз, царапины от пуль и осколков, только бы не огорчились они за него, лейтенанта…

Он вводит их в свою комнатушку — слава Богу, что отсюда не видны боевые приметы заставы. Усаживает за стол, угощает, не налюбуется, не нарадуется, восхищается чудом их появления. И как продолжение чуда — мать ставит на стол фарфоровую тарелку, полную вишен. В каждой темно-красной ягоде — блестящая точка. В неотраженное окно, выходящее не на бетонку, не на разрушенные кишлаки и дувалы, а на тихую чистую речку с купами темных деревьев, с разноцветными заречными домиками, светлым, скользящим по воде пароходиком.

Они все трое сидят перед вишнями, готовые вкушать их сладость. И он чувствует, слышит, ужасается, стремится отдалить и не может приближающийся гул за дверью. Этот гул — предвестник тревоги, знак того, что они могут исчезнуть. Не просто звук, а давление темных сокрушительных сил, словно стронулась с места гора и всей своей черной громадой давит на дверь, выламывает тонкие планки, и он бросается к двери, удерживает трескучие доски своим немощным телом.

Проснулся в тоске и смятении. В дверь стучался дневальный. Вошел, доложил:

— Товарищ лейтенант, батальон вызывает на связь!..

Взводный, спотыкаясь, торопился к выходу. В темной его комнатушке исчезло видение. Таяли по углам любимые лица, цвет спелых вымытых вишен.

Сегодня по бетонке должны пройти две колонны в Кандагар, в расположение части. Продвигались со стороны Шинданта, от Герата, Тарагунди, из Кушки, через весь Афганистан. Везли боеприпасы, авиационные бомбы, реактивные снаряды. Шли несколько дней и ночей, мимо городов, кишлаков, одолевая перевалы, ущелья, попадая под обстрел, огрызаясь огнем бронегрупп, двуствольных на открытой платформе зениток, прикрываемые вереницей застав. Их «Альфа» была последней перед Кандагаром заставой, принимавшей под защиту своих стволов запыленные, измученные переходом колонны.

Лейтенант стоял на КНП, слыша, как на окраине города через репродуктор клокочет, стенает, поет голос утреннего муэдзина. Из-за горы над заставой и дальше, над туманной «зеленкой», застыли три розовых в изумрудном небе пера. По трассе, выезжая из Кандагара, под клики муллы двигались две «борбухайки» — два высоченных грузовика. Они напоминали лейтенанту разрисованные музейные сундуки, жостовские подносы, хохломские игрушки — столько было на них узоров, цветов. Они ехали один за другим, осторожно колыхаясь по рытвинам, будто щупали колесами дорогу. Щукин следил за их продвижением, нервничал и томился: вдруг раздастся негромкий взрыв, подорванный грузовик замрет, оденется бледным пламенем? Тут же себя успокаивал. Если минеры установили ночью радиофугас или управляемую по проводам мину и укрытый от глаз минер держит палец на спуске, вряд ли он подорвет заряд под афганским грузовиком. Он пропустит его невредимым, дожидаясь советской колонны. Смотрел, как медленно катят мимо заставы грузовики по заминированной, усеянной обломками дороге, под утреннюю молитву муллы, под прицелом пулеметов и пушек.

Зарычав, залязгав, дробя и перетирая со скрипом мелкие камни, въехал на заставу танк. Встал у КНП, обдав лейтенанта жирной гарью и вонью. Командир танка высунулся из люка, собираясь доложить о прибытии. Но Щукин отослал его взмахом на позицию. Танк ушел в сторону свалки, неловко разворачивался, въезжал, устраивался там поудобнее, как в берлоге, наводил орудие на зеленую зону.

И уже выходили из казармы саперы, Кафтанов и Макаревич, сосредоточенные, спокойные. Свинчивали свои разборные щупы, забирались на «бэтээр». И уже угнездился на сиденье водителя сержант Малютко, а на поворотном стульчике у прицелов — пулеметчик Курбанов. И все они ждали его, лейтенанта. Все было привычно, как всегда. Проход саперов по трассе в зоне ответственности заставы. Очистка трассы от мин перед движением колонны.

— Вперед! — крикнул лейтенант в люк Малютко, усаживаясь на кромке командирского люка, прижимая к скобе автомат.