Кандидат

Вот и сейчас, Янеку следовало бы уже и вернуться. Поспешно стаскивая с себя форменную госпитальную куртку, он направился в сторону приветливо распахнувшихся створок двери. Не ответив на привычное «добро пожаловать» бдительного церебра, Янек терпеливо переждал сессию проверки и обеззараживания, после чего широким своим шагом проследовал в секцию. Там уже замер над какой-то не опознаваемой с первого взгляда эрвэграфией Стась, его горемычный интерн.

— Над чем корпим? — сумрачно поинтересовался Янек. — Тазовое предлежание?

— Нет, маэстро, это мы с Мичкой у костра. Графию делал один урод перепончатый, теперь я никак не могу её адекватно отобразить. Уж замучился фильтры подбирать, — он ещё немного повертел яростно бликующий прямоугольник, после чего горестно вернул его на стол. — Говорят, скоро запустят вторую очередь, даже у аспирантов будет возможность ставить задачи ГЦ Госпиталя. Вот задам ему задачку для расшифровки.

Янек с сомнением посмотрел на многоцветные радужные разводы и, заметив, что «нескоро у нашего появится время такие ребусы разгадывать», отправил Стася за отчётом на сегодняшний день. Тот, вернувшись, принялся обстоятельно, ровным голосом зачитывать рекомендации автоматики и госпитального ГЦ к проведению текущих мероприятий. Текст был скучен до невозможности, даже в блестящем исполнении Стася. Янек изнемогал некоторое время под непременной маской спокойного миросозерцания, потом махнул рукой:

— Так. Хватит. Писулю эту берём с собой. Сначала — обход, потом — остальное. Подробности оставим тому, кто сегодня вечерний рапорт будет сдавать. Так?

Стась часто и мелко потряс головой, постаравшись при этом подхалимски улыбаться.

Улыбки у него (с его-то выдающимся носом и тонкогубым ртом) выходили не очень.

Коридоры Госпиталя отдавали эхом их собственных шагов, в остальном было тихо. Сказывался ранний час и удалённость основных помещений. Регенерационное их отделение находилось двумя уровнями выше.

Посредине, в закрытых боксах, непосредственный доступ к которым был лишь у высшего технического персонала Госпиталя, располагались сокрытые от глаз вспомогательные агрегаты капсул длительного содержания — основных рабочих инструментов Янека.

Вот уже двенадцать лет он провёл в стенах Госпиталя, переведясь сюда на стажировку. И большую часть этого времени всё вокруг — все три этажа и два балкона — было его тихим мирком, куда в самом деле редко заходили посторонние люди, и были это, как правило, лишь представители комиссий или экскурсии для стажёров и практикантов. Коллегам была известна официальная формулировка: «Регенерационное отделение», но те, кто работал тут, признавали исключительно местное название: «мертвятник».

Медики вообще склонны (больше — по легендам, чем на самом деле, но всё-таки) к такого рода чернушному юмору, и стоило врачу, тем более, молодому и неопытному, побродить по этим коридорам с пару недель, как это название всплывало само собой. «Внизу» царило спокойствие и степенность испытательной лаборатории, персонал в тишине гонял модели на своих привычно затемнённых эрвэ-панелях, вполголоса переговаривался, заслушивал доклады, сам что-то докладывал, писал и защищал диссертации на разнообразные степени. «Наверху» же стояли ряды одинаковых тёмно-серых продолговатых, иногда сдвоенных и строенных саркофагов, монолитно вплавленных в стерильный пол. Стоило пару раз лично заглянуть за прозрачный щиток такого саркофага, тебе разом становилось невмоготу.

Ты оставался работать здесь, ты искренне желал своей работы, но ты абсолютно честно забывал, что это место можно именовать и по-другому.

Да, тут стояла такая тишина, стояла десятилетиями. Сюда никогда не являлись родственники с детишками и внуками, сюда часто писали, иногда — очень часто, но личных визитов тут не было предусмотрено вовсе.

А что поделаешь.

Платформа лифта плавно неслась вверх сквозь перекрытия, Янек внимательно листал отчёт, что ему дал Стась, однако его и в этот раз чуть передёрнуло, отвлечься от неприятного чувства удавалось редко. Собственно, когда ты на своей шкуре знаешь все те ощущения, что порождает в тебе погружение в этот самый саркофаг, даже при учёте всех специальных демпфирующих психику мероприятий, а также непременного полного отключения сознания при хранении, иного от себя ждать невозможно. Собственно «попался» он тогда по глупости — колющее повреждение правого желудочка — ранение при падении — всего две недели «общего содержания» на регенерацию мышечной ткани и перикарда. Хватило вот, видишь.

Стась не вздрагивал и вообще вида не подавал, однако выражение лица его сделалось строже. Тоже что-то там себе думает. Ну, ладно, за работу.