Кандидат

Ни разу Рэдди не удавалось угадать, ни разу он не смог из разобрать, несмотря на многочисленные попытки это сделать. При этом завороженным взглядом всё семейство могло часами наблюдать, как Мистен Ковальский ловко собирал и разбирал эти штуки, превращал одну в другую, соединял их в одно целое или делал из одного непонятного механизма три ещё более непонятных механизма, которые ходили друг за другом по столу паровозиком, не обращая никакого внимания на зрителей.

Цепкие руки Рэдди хватали ближайшее к нему сверкающее чудо и уносили его в дальний угол веранды, где было побольше солнца, чтобы там вдосталь повертеть, потрясти и даже пару раз укусить неподатливый механизм. Разгадать их вновь не удавалось, зато отец жонглировал своими игрушками с невероятной ловкостью, разряжаясь своеобычным заливистым смехом и пугая белок-эйси.

Особенно его смешило недоумённое выражение лица Рэдди, которое, впрочем, никогда не перерастало в разочарование отцовыми подарками — в эту игру он готов был играть вечно, ибо Мистен Ковальский был неиссякаем на выдумку.

За всем этим бедламом с обязательной чуть саркастической улыбкой наблюдала мама. Она традиционно задвигала любимое плетёное кресло в дальний тёмный угол и оттуда качала головой, наблюдая за мужниными излияниями. При всём её инженерном образовании она была главными лириком в их семье, с удовольствием читала вечерами, глядя поверх светящегося эрвэ-экрана на чёрное, подсвеченное лишь редкими яркими звёздами небо Пентарры, любила побродить в одиночестве или поворковать с дочерью о чём-то своём. Поговаривали, что она в тайне от всех писала стихи и даже переписывалась по этому поводу с кем-то из старых галактических знакомых, шумные же эти семейные ликования ей не то чтобы были не по нраву, просто ей будто было приятнее наблюдать их чуть со стороны, размышляя о своём.

Они были очень разными, Мистен и Катлин Ковальские, и Рэдди во множестве своих воспоминаний часто видел их чуть в стороне друг от друга, занимающихся каждый своим делом, и вместе лишь уходящих по очередным делам планетарных эксплуатационных служб, но в чём он никогда не сомневался, это как сильно они любили друг друга.

Каждый случайный взгляд двух взрослых людей, что они бросали друг на друга, был полон почти тайного, но очень сильного чувства. Что происходило между ними там, на их половине дома, где они запирались вечерами от детей и проводили время одни, он мог только догадываться, их же гости, коллеги, старые друзья и многочисленные родственники отца — все они, кажется, вообще мало догадывались, что связывает между собой этих двоих, такими они были на случайно брошенный взгляд разными.

В отличие от шумного отца, с которым Рэдди в детстве проводил много времени, с мамой наедине он бывал нечасто, обычно любой их разговор быстро переходил в молчаливый долгий взгляд, которым мать словно искала на дне его души что-то, невидимое ему самому. Таким же точно взглядом на него смотрела временами и Эстра, окончательно смешиваясь с матерью в единый образ, невозможно щемящий, даже вспоминать который Рэдди было ужасно больно.

Шли годы, уходили на задний план детали, менялся сам Рэдди, с каждым годом переставая быть частью той, прежней жизни. Иногда он пытался задумываться, какой была бы дальнейшая жизнь его родителей, если бы не та авария. Да и как бы жил он сам. Быть может, они дождались бы, когда дети встанут на ноги, и сорвались бы снова в Галактику? Или нашли бы себе какое-нибудь другое занятие по душе. Жили бы они до сих пор одной семьёй, или Рэдди так же решился бы построить себе свой дом.

Гадать можно было до бесконечности. В этой вселенной такой вариант развития событий и судеб не был реализован. Всё оставалось так, как оставалось.

И потому Рэдди предпочитал и дальше — стараться как можно реже вспоминать прошлое и как можно больше думать о будущем. Которое казалось ему тогда куда более радостным и светлым, чем саднящая боль воспоминаний об их разрушенной семье.

Его встретила на холодная пустота космоса, вокруг него бурлила непроглядно-чёрная плотная масса.

Стоило автоматике распахнуть створки шлюза, как это нечто хлынуло внутрь, бросаясь в бой навстречу тлеющей подсветке тамбур-лифта, захлёстывая рецепторы скафандра, заливая пол и стены скользкой упругой тьмой.

Ошеломлённый, он замер, медленно приходя в себя.

Справиться с подступающей паникой. Вдох-выдох. Нештатная ситуация. Прочитанные в академии мегабайты инструкций в одну секунду становятся бесполезными, а всё, чему тебя так долго учили сводится к простой максиме — соберись и выживи. Замри, осознай задачу, не соверши ошибок, вернись, расскажи.

Вводная.