Пока Эверет суетился вокруг меня, пытаясь правильно завязать галстук, я чувствовал, что задыхаюсь. Но не галстук заставлял меня задыхаться, а мои возрастающие чувства к Эддисон. Когда она совершенно неожиданно поцеловала меня, я мысленно дал себе пинка под зад. Конечно, мы и до этого целовались кучу раз, но всё было разыграно для прессы. В этот раз поцелуй был другим. Он был незапланированным, спровоцированный ее эмоциями. Само собой, это не был страстный поцелуй, после которого я бы захотел сорвать с нее одежду.
А поэтому ещё более опасный.
На следующий вечер после того, как папа поднялся на сцену и официально принял номинацию, мы переоделись в вечерние костюмы и отправились на бал Cattleman’s Ball (
— Вот, держи! — воскликнул Эверетт, выдернув меня из собственных мыслей.
— Спасибо, мужик.
Эверетт протянул мне запонки — фамильные — их перевозили в сейфе, вместе с другими семейными драгоценностями.
— О, черт, я забыл отдать Эддисон ее ожерелье, — сказал Эверетт, когда я начал надевать их.
— Я отдам.
— Уверен?
— Я сейчас пойду туда, чтобы встретить ее и вместе спуститься к машине.
Эверетт кивнул, протянув мне маленькую бархатную коробочку. Эддисон загнали в комнату моих родителей около часа назад, чтобы Сандра и мама могли с ней поработать. Обойдя сотрудников спецслужб, стоящих снаружи, я вошел в главную комнату.
— Эддисон, нам пора идти.
— Иду! — отозвалась девушка.
Я с улыбкой зашел внутрь. При виде Эддисон в красном платье без бретелек и с длинными волосами, собранными в свободный узел, моя улыбка медленно угасла. Несколько раз моргнул, смотря на захватывающее дух зрелище. Черт. Подери. У меня не было секса несколько длинных месяцев, а Эддисон в этом платье никак не помогала в моей безрадостной ситуации с синими яйцами.
— Вау, — пробормотал я.
— Мне следует ответить «что со мной не так?» или «спасибо»? — поддразнивая, спросила она.
— Ты выглядишь необыкновенно.
На лице девушки появилось довольное выражение.
— Спасибо. Что в коробке?
— А?
— Коробка в твоих руках.
— А, да, — я подошел и остановился перед нею. — Эверетт забыл отдать тебе.
Когда Эддисон открыла коробку, от вида ожерелья у нее перехватило дыхание. Девушка некоторое время стояла молча, поэтому я подпрыгнул от звука ее внезапного смеха.
— Что смешного? — я спросил, подняв брови.
— Это похоже на сцену из фильма «Красотка». Если быть точнее, ты суешь коробку мне в руки, как Ричард Гир Джулии Робертс.
— Никогда его не видел.
— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
— Это девчачий фильм?
— Полагаю, ты мог бы назвать его таковым.
— Тогда поверь мне, я не видел его.
— Значит, ты исправишь это упущение как можно быстрее.
— С одним условием.
— Каким?
— Ты посмотришь фильм для парней.
— Типа, где рок или Вин Дизель? — спросила Эддисон, сморщив носик.
— О, да, — я сверкнул коварной ухмылкой.
Она покорно вздохнула, надевая рубиновые серьги.
— Ладно, договорились.
Взяв ожерелье из коробки, я приложил его к шее девушки. Приблизившись, чтобы застегнуть, бросил заинтересованный взгляд на ее декольте. Рука чесалась пробраться под платье, чтобы обхватить идеально круглое полушарие и почувствовать, как сосок твердеет под пальцами.
— Глаза выше, мистер Каллаган, — дразнилась Эддисон.
— Я просто проверял, правильно ли застегнул ожерелье.
— Ну конечно.
— Ладно, я проверял, как твои сиськи выглядят в этом платье. Довольна? — подмигнув, сказал я.
Эддисон сморщила носик.
— Фу, ненавижу это слово.
— Сиськи? — повторил я, исключительно, чтобы подстегнуть ее.
— Да.
— Лучше, чтобы я говорил «груди»? Или «буфера»? — я задумчиво потер подбородок. — «Дойки»?
Девушка шлепнула меня по руке.
— Как насчет, не говорить ни одного из них?
— Не могу ничего обещать.
Вздохнув, Эддисон взяла меня за руку. К счастью, мне удалось добавить моменту легкомысленности. Последнее, что мне было нужно, так это фантазировать об Эддисон. Ставки были слишком высоки, потерять можно было слишком многое.
Бал проводили в эксклюзивном загородном клубе, недалеко от Хьюстона. Когда мы вышли из машины, нас окружили фотовспышки. Мы остановились и позировали фотографам на импровизированной красной дорожке, а потом вошли внутрь. Вместо обычной классики или биг-бэнд музыки, группа играла кантри музыку.