Кандидат на выбраковку

– Нет, я так не хочу! У меня очень хорошие и мама, и папа.

– Хорошие? Да ты им не нужен. Ты же видишь, не хотят они, чтобы ты ехал домой.

– Нет. Порви то, что написала. Порви!

– Хорошо. Ну, я пошла. Может быть, еще увидимся. Пока! – Она протянула мне руку.

Через два дня за мной все же приехал дед. Когда я очутился дома, то понял, что здесь меня не только не ждали, но и не желали видеть.

– Ты что это ругательные письма пишешь? – с порога набросилась мать.

– Какие письма? – я ничего не понимал.

– Вот это письмо, – она протянула мне ту самую Наташкину записку. – Оно оказалось в нашем почтовом ящике. Лежало без конверта.

– Но я этого не писал. Ты же видишь, это не мой почерк?

Мама все равно не поверила: «Тут твоя подпись».

Моя подружка Наташа перестаралась. И без того меня считали здесь лишним. Я видел это в вопросах и взглядах сестренки, которая давно привыкла, что она главная в этой семье и все внимание должно уделяться только ей. Я читал это в поведении матери, в ее глазах. Нет, ей не приходилось «выгребать» из-под меня, или что-то подобное. Но, тем не менее, я не мог обходиться без посторонней помощи. Мне нужно было помогать мыться, давать еду, воду, нужно было ломать голову, что делать со мной, если они захотят куда-нибудь поехать. Мать была уверена – она тратит силы напрасно, никакой пользы от меня в будущем ожидать не приходится – я дерево никогда не принесущее плодов – вот что говорили ее глаза, вот что я в них читал.

Я читал это и в глазах отца, которого видел не часто. К тому времени, его назначили директором рыбного завода; он работал допоздна, бывало по выходным. Иногда, он заходил в нашу с сестренкой комнату, садился напротив и отсутствующим взглядом смотрел на меня, словно говоря: «Что же ты так подвел меня, сын?»

* * *

В июне, практически сразу после моего появления дома, мать решила, что лучше всего нам переехать на дачу и там провести самый жаркий месяц года. Кондиционеры в то время были приборами просто космической недосягаемости. Наша семья не считалась бедной – все же, отец имел престижную должность, тем не менее, кондиционером мы похвастать не могли. Я вообще не слышал о кондиционерах в то время, хотя астраханское лето переносится очень тяжело. Температура порой поднимается выше сорока градусов по Цельсию в тени.

Был назначен день переезда. Я ожидал от него переломов, так как при переезде меня обязательно станут переносить. И не один раз. Утром назначенного дня мама с отцом о чем-то долго говорили на кухне.

– Сынок, мы сейчас с Таней уедем, а после шести часов приедет папа и привезет тебя.

Мама поставила на пол тарелку с обычным моим завтраком и обедом: два сырых яйца, хлеб, соль и чай. Я остался ждать. Однажды, когда мне было четыре года, меня так же оставили одного. Я ждал, ждал, ждал родных. Обычно ничего страшного не происходило, но в тот вечер они сильно задерживались. Когда растворились последние солнечные лучи, проникавшие в нашу квартиру, стало темно. Свет я включить не мог. Оставалось только по-щенячьи подползти к входной двери и, вглядываясь в тончайшую полоску света у самого пола, прислушиваться к шагам на лестнице. Проходили мимо люди: вот кто-то вошел в квартиру напротив, кто-то поднялся этажом выше. Я хорошо научился слышать и различать все, что делается снаружи. У меня не было возможности выйти и посмотреть, но у меня имелись уши. Я напряженно вслушивался в шум и звуки доносящиеся снаружи, ждал, когда в дверной замок вставится ключ – я узнал бы этот звук из тысячи самых разнообразных звуков. Но было тихо.

И тут мне стало страшно, что я навсегда останусь один, в этой пустой безжизненной квартире.

Я заплакал. Сначала тихо. Потом громче. Через минуту я уже орал.

К двери подошла женщина.

– Что случилось?

– Мама! Мама! Мама не идет! – орал я.

Подошел еще кто-то, они тихо невнятно поговорили. Отошли.

Через какое-то время я услышал долгожданное, спасительное позвякивание в дверном замке.

– Ты что это устроил истерику? – строго спросила мать.

– Чтобы я больше этого не слышал, – почти со злостью бросил отец.

И больше я ничего не боялся. Точнее, боялся, но старался никогда этого не показывать.

* * *

В день переезда на дачу я снова ждал. Стояла жара. Наша квартира располагалась на первом этаже. Окна были открыты. На этот раз я слушал улицу. Возле подъезда, как и всегда, сидели соседки. Пожилым женщинам делать было нечего, и они, обсуждали всех кого видели.

– Нина, здравствуй! Ты с работы? Посиди с нами, устала, поди?

– Здравствуйте, тетя Лида! Нет, спасибо, ужин готовить нужно. Мой с работы придет, а дома ничего не приготовлено.

– Да и, правда, ты вот все по дому, по дому. Он тебя обижает?

– Нет, что Вы такое говорите, тетя Лида? Он меня никогда не обижает. Выпить любит, но так ведь он работает много, иногда и расслабиться нужно. Я пойду. Позже, может быть, выйду.

– Ладно, Нина, иди. Не бережешь ты себя, худющая-то какая. Я ведь знаю, что твой работает много. Молодец он у тебя. Все в дом, – голос у говорящей был сочувствующий, почти жалеющий.

Послышались удаляющиеся по лестнице шаги.