Кандидат на выбраковку

В конце концов, все что от меня требовалось, это в течении одного месяца изображать из себя мальчика шестнадцати лет. Если меня будут оценивать по моим внешним данным, то выходило, что мне совсем ничего делать не нужно. Ну а в разговорах просто не надо умничать.

– Паспорт свой никому не показывай, – инструктировал профессор. – У тебя его не спросят, а сам не высовывайся. Все остальные справки, о том, сколько тебе лет и о твоем диагнозе, мы дадим. А после твоего возвращения будем думать, что делать с твоей правой рукой. Левая – само собой. Меня сейчас больше тревожит, что делать с правой. То, что этот стержень начал двигаться, не очень хорошо. Совсем плохо, если уж конкретно. Но – об этом будем думать осенью.

Сергей Тимофеевич вышел. То, что он сказал, мне совсем не понравилось.

* * *

В начале июля я совершил короткое путешествие, на машине в Подмосковье. Санаторий, в котором я должен был переждать закрытие ЦИТО, находился в двух часах езды от Москвы. Сейчас я даже не могу вспомнить название населенного пункта, в котором находился санаторий. Помню это где-то в Рузском районе. Запомнилось, что санаторий располагался в лесу. До революции некоторые здания санатория, так же как и вся земля и лес вокруг, принадлежали какому-то известному графу или князю. Это было его усадьбой, которую конфисковали большевики. Позже здесь открыли санаторий. Поражал архитектурный контраст. Здания, построенные позже, выглядели как-то нелепо и уродливо в сравнении с теми зданиями, которые какой-то граф или князь строил для себя.

Природа Подмосковья потрясла меня своей красотой: вековыми деревьями, необыкновенно чистым воздухом.

Для меня, больше двенадцати лет проведшего в лечебном учреждении в окружении песков и камышей, с воздухом, наполненным запахом болотных испарений, этот уголок природы казался чем-то запредельно прекрасным.

В санатории лежали дети, перенесшие операции и проходящие реабилитацию. Среди них были также и лежачие больные. Каждый день полагалось вывозить детей на прогулку. Я просто наслаждался лесом, в котором находился впервые. Воздух умиротворял меня как хорошее обезболивающее. Он был какой-то очень чистый, легкий, настоянный на хвое – умопомрачительном запахе, бледное подобие которого в Астрахани я обонял только один раз в год, когда в нашем санатории устраивали новогоднюю елку.

Проблем с моим «впадением» в детство не было никаких. Может быть, за исключением, одной небольшой детали – общения к медсестрам и санитаркам, многие из которых были на пару лет моложе меня. К работникам санатория, ко всему персоналу, обязательно нужно было обращаться на «вы». Иногда я забывался и к некоторым из них, особо молодым, обращался на «ты». В итоге несколько раз получал выговор. На меня смотрели широко раскрытыми глазами, в которых читалось неподдельное удивление. «Как ты смеешь?».

Однажды это случилось примерно через неделю. Меня вывезли на кровати в парк. Все было как обычно, я наслаждался природой и воздухом. Приближалось время обеда, и за мной пришли две молоденькие медсестры. К одной из них я как-то обратился на «ты», на что она грозно свела брови на переносице.

– Не смей нам «тыкать», – было сказано очень строгим голосом. – Подружек себе нашел!

– Вы тогда меня тоже, пожалуйста, на «вы» и Антон Михайлович, – улыбнулся я, однако быстро сориентировался. – Извините, пожалуйста! Больше не повториться. Я обещаю.

Теперь те же самые сестры везли меня обедать. Они как-то очень странно переглядывались и непонятно чему улыбались.

– Ты где живешь? – неожиданно спросила одна из них.

– Я из Астрахани.

– Так, сколько тебе лет? – это было что-то новенькое, но отвечать честно я не мог. Врать, тоже особого желания не было.

– Шишнадцать.

– Угу-угу, – улыбаясь широкой улыбкой, закивала одна из девчонок.

– В общем, ты к нам обращайся на «вы», только когда вокруг дети, – произнесла вдруг вторая из моих «извозчиц». – Чтобы другим дурного примера не подавать. Нехорошо, если они с нами на «ты» будут. Ты ведь понимаешь?

Я кивнул головой, однако ничего не понимал. Почему это вдруг они заговорили со мной о возрасте, и почему вдруг начал обсуждаться вопрос, к кому, когда и как надо обращаться.

Все объяснилось тут же. Одна из них призналась, что, вытирая от пыли мою тумбочку, подняла лежащую на ней сумку, из которой выпал мой паспорт и студенческий билет.

Она мне рассказывала, а я кивал головой. Кивал и думал, что моя сумочка была закрыта на застежку-«молнию». Документы из сумочки «выпасть» сами никак не могли. Если конечно, им не «помогли».

Но тогда я об этом ничего не сказал. Впрочем, позже – тоже смысла не было. Я не понимал одного, почему они решили покопаться в моих вещах. У меня из сумочки ничего не пропало и хорошо. Неприятно, но не смертельно.

Бездомный