Каникулы

Каждое лето я проводил в деревне. Мне нравилась свободная жизнь. Бабушке было не до меня, она много работала в колхозе, и я фактически был предоставлен сам себе – ходил на речку и в лес по ягоды и грибы. Однажды, возвращаясь домой после очередной вылазки в окрестностях деревни, я увидел пасущуюся одинокую лошадь и решил покататься на ней. Седла на ней не было, а передние ноги были спутаны веревкой. Я вскарабкался на лошадь и, как заправский жокей, ударил голыми пятками по ее бокам. Лошадь хотела побежать, но проклятая веревка не дала ей это сделать. Она пару раз скакнула, но потом, видимо, решила избавиться от назойливого седока и стала на дыбы. Уздечки на лошадке не было – я держался за гриву и, естественно, свалился. Чудо, что лошадь не наступила на меня. Упал очень неудачно, на правый локоть, и вначале не почувствовал боли. Сколько я там пролежал, не знаю, но мне показалось, что я сразу встал и пошел. И вот тут я почувствовал БОЛЬ! Моя рука была неестественно вывернута в локте, и я, держа ее как младенца, потащился домой. Никогда в жизни я так не ревел! Дальше было все смутно и как будто не со мной – помню, как меня везли на телеге до ближайшего фельдшерского пункта. Там мне сделали хороший укол, наложили повязку и уже на автомобиле отвезли в больницу. Все каникулы я пролежал в Великолукской областной больнице. Был сложный перелом, дважды оперировали, был длительный реабилитационный период. Но самое интересное произошло потом, когда я, уже будучи взрослым, приехал в родную деревню и, повинуясь ностальгическому порыву, решил съездить в Великие Луки и посетить ту больницу, где я так долго лечился. В принципе, мало что изменилось, разве что белые акации, что окружали старинные здания больницы стали выше, и исчез фигурный чугунный забор. И тут около двухэтажного здания приемного покоя я увидел мальчишку в серых поношенных шароварах и в тюбетейке на голове. Мальчишка нянчил на привязи правую руку, он сидел на скамейке около входа в приемное отделение, рядом стоял старый медицинский уазик с красным крестом на борту. И тут я с ужасом узнал себя. Мальчик посмотрел на меня, открыл рот, хотел что-то спросить, но тут его позвали внутрь. Через минуту я зашел в приемное отделение и спросил санитарку, куда направили мальчишку, который только что вошёл. Санитарка ответила, что никто сюда не входил и вообще приемное отделение в новом здании, а здесь сейчас морг.

Глава 3 Портрет

Насколько я себя помню, с самого детства я жил у кого-то из родственников. На сей раз судьба занесла меня на Крайний Север. Я не помню, как назывался поселок, где я жил у двоюродной бабки, помню, что в школу надо было ездить на автобусе или попутной машине в Нижнюю Омру. Это посёлок в Коми ССР, сейчас это Республика Коми. Я ходил в первый класс. Это был 1956 год. Три года назад умер Сталин. Его портрет, вырезанный из старой газеты, висел над бабушкиной кроватью. У нас была одна комната в коммунальной квартире, это был одноэтажный дом барачного типа, где жили еще 2 семьи. Сразу за домом начиналась тайга: огромные ели нависали над ветхим деревянным строением. Летом и осенью лес нас кормил: мы собирали в огромном количестве клюкву, бруснику и грузди. Я помню эти бочки с замороженными солеными грибами, с брусникой. Они стояли в холодном чулане и зимой бабушка отковыривала замороженные соленые грузди, потом мы их ели с горячей отварной картошкой. Из брусники и клюквы Фрося, так звали бабушку, готовила кисель. Я помню, как она для утепления поддевала под юбку модифицированную фуфайку и от этого попа у нее казалась очень большой. Еще она умела готовить овсяной кисель, для этого заквашивала овсяную муку и потом варила кисель. С тех пор я ни разу не ел это изысканное лакомство. Кисель надо было есть с постным маслом, и он был не сладкий, а кисло-соленый.

Бабушка Фрося была очень простая и спокойная женщина. До случая с портретом я не помню, чтобы она хоть раз вспылила, или ругала меня. Впрочем, я был очень дисциплинированным мальчиком и не давал повода для крутых разборок. Ну так вот, я не помню, что толкнуло меня на этот поступок – видимо, краем уха я слышал о культе личности и для себя решил, что бабушке не стоит хранить на стене портрет этого нехорошего человека. Выбросить портрет в печку-буржуйку, с помощью которой мы отапливались и на которой бабушка готовила нам немудреную еду, я не решился. Недолго думая, я выколол на портрете глаза, наивно полагая, что бабушка сама выбросит испорченный портрет И.В.Сталина.