Каникулы

- Да, не кота, а груди.

- Зачем? - Не понял я.

- Посмотришь, какая мягкая кожа, - пояснила она, пристально всматриваясь, пытаясь понять, не валяю ли я «Ваньку».

Осторожно, одним пальцем, дотронулся я до груди и сразу же руку убрал.

- Да, гладкая, - сказал я, как бы отвечая на вопросительный взгляд Регины.

- Ты всей рукой, - тяжело дыша, пояснила она.

Я положил ладонь на грудь и слегка её погладил.

- Помни, посмотри, какая мягкая.

Помял, действительно оказалась мягкой, а вместе с тем и упругой.

- Там молоко? - Поинтересовался я.

- Ага, коровье, - не выдержав, огрызнулась Регина.

Она уже не сомневалась в том, что я над ней издеваюсь, знала бы какой телок перед ней.

- Почему коровье? - Удивился я.

- Ну, почти такое же, как коровье, - что-то уже придумав, сказала Регина, - по вкусу почти не отличимое. Хочешь попробовать?

Она задала вопрос и, не дожидаясь ответа, подняла ладонью грудь и предложила мне. Я припал губами к соску и стал ждать, когда же, наконец, в рот польётся молоко.

- Думаешь, само потечёт? Надо с силой сжимать грудь и в помощь, хотя бы для начала, подсасывать.

Я стал потихоньку, как музыкант, играющий на флейте, надавливать пальцами на белую плоть груди и при этом мусолить губами сосок. Регина вздрогнула, у неё при этом вырвалось, что-то похожее на стон. «Ассс», - прошипела она, и после этого стояла некоторое время, замерев, с открытым ртом и закрытыми глазами.

Я бросил грудь, стоял и смотрел на неё.

Открыв глаза, она спросила:

- Никак? Наверное, закупорилась. Попробуй другую.

Подсунула вторую грудь. Со второй была та же история, молока не дала, а хозяйка, точно так же болезненно-сладостно простонав, сказала, что молока два дня не пили, вот и застоялось. Попросила более интенсивно размять груди, для чего легла на диван, перед этим сняв джинсы и оставшись в одних трусиках.

Я стал массировать её груди, сначала одну двумя руками, затем другую.

- Не так, - стала учить Регина, - одной рукой одну, а другой другую, и одновременно.

Я слушался. Когда Регина легла, груди не выглядели большими. Казалось, молоко растеклось по телу и его не собрать. Думал: «Зря легла», но ей ничего не говорил, добросовестно разминал. Правда, массировать пришлось недолго.

- Бог в помощь, молодой человек, - услышал я за спиной голос Антанаса Антанасовича. - Вам, смотрю, самую тяжёлую работёнку подкинули.

- Ерунда, - радушно отозвался я, продолжая массаж, что называется на совесть. - С приездом.

Услышав мой ответ и видя, как при этом я добросовестно наминаю груди его жене, Антанас Антанасович разразился таким гомерическим хохотом, каким сдержанные литовцы, должно быть, не смеются. Да и я, глядя на него, оставил своё занятие и тоже стал смеяться.

В тот же день Регину Антанас Антанасович отправил в город, а нас прогнал. Видимо решил, что литовцы будут строить лучше. Ну, что ж, как говорится, хозяин - барин.

Встретил я зимой того же года их на Невском, Антанаса Антанасовича и Регину. Прохаживались, гуляя под ручку, улыбались друг дружке, меня отказались узнавать и в ответ на приветствие промолчали.

Однако, надо рассказать, каким образом закончилась моя плотницкая карьера, так называемый, отдых в деревне.

Строили мы дом двум скромным пожилым людям, с первого дня и началось. Хозяйка, седая старушка, сварила хороший суп из белых грибов. Сидели мы в их старом доме, ели суп, всё было тихо и мирно. Гвоздь первым съел свою порцию, облизал ложку снаружи и изнутри, никогда так себя не вёл, и сказал:

- Вот что, мамаша, работа у нас тяжёлая, нам надо, чтобы каждый день в супе мясо было.

Тут и началось. Дядька, чуть было, прямо за столом, Гвоздя не убил. Сцепились, еле разняли. Дядька выгнал Гвоздя из бригады, но на этом беды не кончились. Я как-то сразу почувствовал, что моя плотницкая эпопея подходит к финалу.

Хозяева сами помогли. Они, как выяснилось, заготовили, для рабочих, десять бутылок самогона и шестнадцать литров браги. То есть спиртное полилось рекой. Ну, а у дядьки и Самовара просто не было сил бороться с искушением, тем более что всё было по-домашнему.

Хозяева к ним с радушием, как к родным, так что стесняться было нечего. Главная ошибка хозяев заключалась в том, что выставили, напоказ, весь арсенал. Тут-то дядька с Самоваром и сошли с ума. Стали пить, хвалить хлебосольных хозяев, ругать своего нерадивого товарища и, снова пить. В результате напились до чёртиков.

Когда ещё не потеряли облик, то о чём-то говорили, что-то рассказывали. Дядька учил не бояться лося в лесу. Говорил, что надо подпрыгнуть к нему под брюхо и это брюхо распороть. Вся требуха из лося вывалится, и он не сможет забодать. Такое рассказывал. Помню, пели пьяными голосами народные русские песни.

Домик у стариков был маленький, они дали нам кое-какие вещи, дядьке дали даже перину и мы пошли в сарай, где, растеребив тюк пакли, устроились на ночлег. Ночь прошла без приключений, утром, как только встали, сразу же пошли опохмеляться. И тут снова хозяева поразили хлебосольством. На работу бригада опять не вышла.