Каникулы и фотограф

Мосин выскочил из кабинета и помчался по коридорам и лестницам, при каждом выдохе производя на свет большой и красивый пузырь.

В лаборатории он бросился к крану и залпом выпил стакан воды, чего, как выяснилось, делать не следовало ни в коем случае. Теперь изо рта Мосина вылетали уже не отдельные пузыри, но целые каскады, гирлянды и грозди великолепных, радужных, переливающихся шаров.

Лаборатория выглядела празднично. Было в ней что-то новогоднее. Просвеченные лампами пузыри плавали, снижались, взмывали, сталкивались, иногда при этом лопаясь, а иногда слипаясь в подобие прозрачной модели сложной органической молекулы.

А выход из этого кошмара был один: сидеть и ждать, пока мнимая резинка не отработается до конца. В ящике стола Мосин нашел завалявшуюся там с давних времен полупустую пачку «Примы» и долго прикуривал желтоватую, хрустяще-сухую сигарету – мешали вылезающие изо рта пузыри. Наполненные табачным дымом, они напоминали теперь мраморные ядра, к потолку не взлетали – гуляли в метре над линолеумом.

Глядя на них влажными от переживаний глазами, Мосин надрывно думал о том, что с чувством юмора у потомков дела обстоят неважно. Ну кто же так шутит? В чем юмор?

…А почему он уверен, что резинка изготавливалась специально для того, чтобы кто-то кого-то разыграл? А вдруг Вадим Петрович был близок к истине, когда спросил про мыло? Какое-нибудь особое, детское, для пузырей…

Мраморные ядра колыхались над самым линолеумом. Мосин вскочил и начал их пинать. Шары лопались, оставляя после себя клочки дыма. Сорвав бинт, он молотил их обеими руками, пока не обессилел окончательно.

Потом в мрачной апатии сидел и курил, брезгливо кося глазом на очередной выдувающийся пузырь. Давал ему отплыть на полметра, затем протягивал мохнатую лапу с тлеющей сигаретой и безжалостно протыкал.

Начальник не звонил – скорее всего, отвлекли дела. Шаров в лаборатории поубавилось – «резинка» выдохлась. Пора было подумать и о руке.

Мосин встал и, задумчиво поджав губы, повернулся к увеличителю. Если с помощью кругляшка можно выращивать волосы, то, наверное, с его же помощью их можно удалять. Череп Дениса был, помнится, слишком уж гладко выбрит… Но не вышло бы хуже…

– А хуже быть не может, – процедил Сергей и убрал верхний свет, но руку от выключателя не отдернул – не решился. Слова его не были искренни: в глубине души он сознавал, что может быть и хуже. Все может быть.

И тут в лаборатории произошла ослепительно-белая холодная вспышка. Светом брызнуло из увеличителя, из неплотно прикрытого «дипломата», а еще полыхнуло в углу, куда Мосин в бешенстве зашвырнул «условный допуск».

Пальцы судорожно щелкнули выключателем, Сергей издал невнятный горловой звук, и новорожденный радужный шар затанцевал перед ним в воздухе. Да прекратится это когда-нибудь или нет, в конце-то концов! Сергей отмахнулся от мыльного пузыря и, подбежав к увеличителю, выдвинул рамку для светофильтров. Пусто. Как он и думал. А что могло вспыхнуть в «дипломате»? «Сигарета»-передатчик! Мосин откинул крышку. «Сигареты» в «дипломате» не было. Не было там и ножа. Значит, шарик в углу тоже искать не стоит…

И Сергей понял: где-то по ту сторону стены, за сотни лет отсюда, хмурый неразговорчивый Рогволод дождался нулевой точки цикла, отключил установку и ликвидировал прокол. Дыра исчезла, и вместе с ней исчезли предметы, которым по каким-то не известным Сергею законам не полагалось существовать в ином времени.

Предметы исчезли, а последствия?

Последствия, судя по рыжей шерсти на руке Мосина, исчезать и не думали.

– Та-ак, – протянул он, присаживаясь. – Ну что ж…

Потом вдруг вскочил и бросился к двери. Через двор бежал, как бегут к электричке, которая вот-вот тронется.

Невероятно: дыра была на месте!

Отчетливо понимая, чем рискует, Мосин просунул в нее голову. Глазам его предстал маленький захламленный пустырь с островками редкой травы между хребтами мусора. Справа его теснил завод, слева – частный сектор.

– Не успел, – медленно проговорил Сергей, поднимаясь с четверенек. – Ах ты, черт, не успел…

12

Уронив голову на стол и свесив руки почти до полу, Мосин сидел за увеличителем и тихонько скулил, как от зубной боли.

Что там впереди? Снова белые кафельные стены лаборатории, красноватый полумрак и маленькие хитрости с левыми фотоснимаками, и фирменное барахло, и конспиративный шепоток клиентов – и ни просвета, ни намека на что-то иное, ненынешнее… Какая несправедливость: приоткрыть эту лазейку всего на два дня!

И Мосин с ужасом увидел себя во всей этой истории со стороны. Он увидел, как неумное суетливое существо с простейшими хватательными рефлексами проникает не куда-нибудь – в будущее – и там, даже не пытаясь разобраться, начинает по привычке хапать, хитрить, химичить. А они-то решили, что он валяет дурака. Им и в голову не могло прийти, что так можно всерьез…

Мосин поднялся и побрел по лаборатории. Остановился перед агрегатом дла просушки снимков. Из зеркального барабана на него глянуло его лицо – сплюснутое и словно растянутое за щеки. Мосин взвыл и больно ударил себя кулаком по голове.