Каникулы на колесах

— Ой, правда? Расскажи, Алик! — даже всплеснула руками Наташка. — Я какой год уговариваю папку, чтоб заехать в Михайловское, а он всё только обещает. Но на этот раз добьюсь своего.

Наташка потащила меня в сторону от памятника, в густую тень акаций бульвара. Там, на скамейке, я и выложил ей всё о нашей давнишней поездке в Пушкинский заповедник.

К самой усадьбе автомобилистов там не пускают. Каждый оставляет свою машину на платной автостоянке и дальше топает пешком. И правильно! Уж на что я заядлый автомобилист, а и то сознаю: нельзя по лесу, где сам Пушкин гулял, ездил на коне верхом, обдумывал свои стихи, бессовестно чадить бензиновой гарью. Уважаешь память поэта — иди пешочком. И народ уважает, идёт тихо, молча, степенно. Людей много, а тишина в бору такая, что просто диво. Думается, упади шишка с дерева, и то услышишь. И никаких вывесок, реклам. При самом входе — два гранитных валуна. На одном — «Пушкинский заповедник. Михайловское», на другом — «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Будто это прямо меня приветствует Пушкин при входе в его дом.

Но самое большое волнение я в тот день испытал не в домике няни Арины Родионовны, и даже не в кабинете Пушкина, а у белого камня возле господского дома. На камне я прочел строфу из «Евгения Онегина»:

Господский дом уединённый,
Горой от ветров
ограждённый,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые.
Мелькали сёла: здесь и там
Стада бродили по лугам.

Я дочитал строфу, глянул вокруг, да так и присел. Тут только меня осенило: да ведь всё это о том, что у меня сейчас прямо перед глазами стоит! Вот же и луга, и нивы, а вон, как нарочно, и стадо бредет… А вот и господский дом над самой Соротью-речкой. Всё как есть точнёхонько! Вот, значит, откуда Пушкин взял свой пейзаж к Онегину…

— Просто обалдение какое-то на меня тогда нашло, — досказал я Наташке о своих ощущениях в тот памятный день. — Словно на машине времени перенесся в прошлый век. Все экскурсанты дальше ушли, а я стою один-одинёшенек, ни души вокруг. Одни мохнатые ели меня обступили. После мне рассказали: понадобилось электрифицировать усадьбу Пушкина, так подземный кабель уложили, чтоб столбами не нарушать панораму пушкинских времён.

Наташка помолчала. Потом глубоко вздохнула.

— Счастливый ты, Алик. Сколько уже всего повидал, в Москве живешь. И родители у тебя замечательные: весёлые, добрые.

А я подумал, что живи Наташка не в Мурманске, а в Москве, мы бы с ней наверняка крепко подружились. Хорошая она девчонка.

— А вот за границу ты когда-нибудь ездил? — неожиданно спросила меня Наташка.

Я много перечитал книг и журналов о разных странах, много видел фотографий и кинофильмов, и вполне мог бы втереть Наташке очки. Но почему-то мне не захотелось её обманывать, и я честно признался:

— Пока ещё нет. Но границу СССР видел. И иностранное государство за нею — тоже.

— Это где же? Как?

— Очень просто, — пояснил я. — Мы тогда по Закарпатью путешествовали, вдоль Прута ехали. А рядом, рукой подать, вдоль пограничной полосы патруль идёт — трое в зелёных фуражках, с автоматами, с овчаркой. За рекой — зелёные холмы, беленькие домики, стадо пасется; это уже Румыния.

Прогулки при луне

Раньше сразу же после ужина я первым нырял в машину и заползал под одеяло. А утром вставал позже всех. Но теперь со мной происходило что-то непонятное. Наташке уже не приходилось больше щекотать меня или обрызгивать холодной водой. Я просыпался сам, часто раньше дедушки. А по вечерам мы подолгу гуляли с Наташкой на пляже, купались.

На западе над горизонтом дрожало зарево большого города и порта. По шоссе с приглушённым однотонным жужжаньем проносились яркие светлячки — движение транспорта тут не прекращалось круглые сутки. Лунный серпик — ни дать ни взять, долька спелой жёлтой дыньки — не торопясь, плыл посреди прозрачных тонких облаков, отражаясь в воде мерцающими бликами. Море лизало плоский берег и тут же с шорохом откатывалось обратно. В воздухе слабо пахло рыбой, йодистыми водорослями, со степи наносило аромат сухой полыни. А мы всё говорили и говорили.

О чём? Обо всём на свете. Скажи мне кто-нибудь раньше, что я буду вот так часами ходить по пляжу с девчонкой и разговаривать с нею, я бы ни за что не поверил. О чём можно столько времени болтать? А с Наташкой мне никогда не было скучно. Я с одинаковым удовольствием и сам рассказывал, и её слушал.