Каникулы Рейчел

Я как в тумане, дала ей свой номер. Кажется, так принято у вежливых людей. Потом потащилась в столовую. Там Эдди как раз распределял рассыпанное на столе содержимое пакетика жевательных пастилок.

– Я так и знал! – воскликнул он прямо у меня над ухом. – Я так и знал.

– Что он знал? – спросил кто-то.

Я слушала в пол-уха. Только бы Люк не оказался прав!

– Я так и знал, что желтых больше, чем всех остальных, – сокрушался Эдди. – И черных тоже мало. Смотрите! Всего-навсего две черных! Красных – пять. Зеленых – пять. Оранжевых – восемь. А желтых… восемь, девять, десять… двенадцать! Целых двенадцать желтых. Это несправедливо. Покупаешь их ради черных, а получаешь эти противные желтые!

– А по мне, и желтые хороши, – вклинился чей-то голос.

– Ты просто помешался на своих черных, – добавил другой.

Началась крупная дискуссия о желтых пастилках, но я не проявила к ней никакого интереса. Я была слишком занята оценкой ущерба, нанесенного мною моей жизни. Я прикидывала, не стоит ли и правда на время отказаться от наркотиков, и еще, – а это тоже важно, – как я с этим справлюсь. Что я стану делать? Во всяком случае, уже не повеселюсь, это точно. Не то чтобы я и раньше сильно веселилась. Но без наркотиков, считай, жизнь кончена. Лучше смерть.

Но ведь можно просто держать себя в рамках, – ухватилась я за соломинку. Да ведь я уже как-то пробовала держать себя в рамках и не смогла. «Не смогу», – с ужасом поняла я. Раз начав, ты уже не сможешь остановиться, тебе все мало.

Вокруг меня бушевали страсти. Оказалось, что Сталин, к величайшему возмущению Винсента, опять знает ответы на все вопросы «Преследования».

– Но как? – хватался за голову Винсент. – Откуда?

– Не знаю, – пожал плечами Сталин. – Просто я читаю газеты.

– Но ведь… – в отчаянии начал Винсент. Ясно было, что он хочет сказать: «Ты ведь всего лишь рабочий, тебе не положено знать столицу Узбекистана!» Но с некоторых пор он такого уже себе не позволял.

Уснуть в ту ночь было большим облегчением, настоящим спасением для моего уставшего мозга. Но посреди ночи я внезапно проснулась. Еще что-то сдвинулось в моем несчастном сознании. На этот раз меня поразило кошмарное воспоминание о том, как Бриджит застала меня, когда я пыталась украсть двадцать долларов у нее из кошелька. «Я воровала!» – в ужасе поняла я, тихо лежа в постели. Это отвратительно. Но тогда я не думала о том, как это ужасно. Я ни о чем тогда не думала и ничего не чувствовала. Я рассудила просто: ее повысили, и у нее можно взять. Теперь я не могла понять, как я тогда могла даже думать так.

А потом, слава богу, опять стало легче. И утром, перед занятием по кулинарии, когда Крис обнял меня за плечи и прошептал: «Ну, как ты?», я смогла улыбнуться и ответить: «Намного лучше». Конечно, я все еще не могла уснуть, изобретая изощренные планы мести Люку, но будущее уже не выглядело таким мрачным. Оно больше не напоминало пустыню после пронесшегося смерча.

Меня снова начали забавлять вещи, которые забавляли раньше, когда я только-только появилась в Клойстерсе. Например, перепалки между пациентами. В понедельник вечером Чаки и Эдди сцепились из-за пастилок. Из-за черных, разумеется. Эдди орал на Чаки:

– Когда я сказал, что ты можешь взять одну, я не имел в виду, что это будет черная!

Чаки стояла вся красная и была ужасно расстроена:

– Боюсь, что теперь уже мало что можно изменить.

И она высунула язык, демонстрируя то, что осталось от пастилки.

– Хочешь? – спросила она, подойдя к Эдди. – А? Вокруг раздались одобрительные возгласы: «Молодец, Чаки!», «Верни ему его черную пастилку!»

– Боже мой – восхищенно воскликнул юный Барри. – Ты мне почти нравишься, Чаки!

58

На этой же неделе стало ясно, что мои страхи полностью не исчезли. Они просто набирались сил, чтобы нанести новый мощный удар. Это напоминало игру в космических пиратов. Воспоминания пикировали, как ракеты. Они сыпались все чаще и чаще, с каждым разом становясь все постыднее и болезненнее. Поначалу я справлялась с ними довольно ловко.

Плачущая Бриджит умоляет меня бросить наркотики. Разрушаем эту картинку – пафф!

Я занимаю деньги у Гэза, зная, что он на мели, а потом не отдаю – бам! Прихожу в себя на полу у себя в спальне, в сумерках, долго не могу сообразить, утро сейчас или вечер, – бац!

Отпрашиваюсь с работы по болезни в выходной Мартины, так что ей приходится в этот день выйти на работу, – вжжик!

Просыпаюсь в чужой постели с незнакомым мужчиной, не могу припомнить, занимались мы с ним сексом или нет…

Тут моя защита стала сдавать.

Воспоминания становились все обширнее и существеннее, и между ними уже почти не было промежутков. Я несла значительные потери. Сражаться становилось все труднее.

Люк ведет меня на вечеринку. Я не в себе до такой степени, что он вынужден увести меня в девять вечера, – пуме!

Выпиваю бутылку шампанского, которую Хосе подарил Бриджит на день рождения, потом вру, что это не я, – бах!

Говорю Люку, что Бриджит – шлюха, потому что мне кажется, что он на нее заглядывается, – один мой солдат убит.