Каникулы с чертёнком

Нет, конечно, он ни за что не поддастся, не полезет добровольно в отравленные объятия Светы. И ей не позволит приблизиться – эти десять дней лишь отсрочка, чтобы понять, как вытащить компанию из кризиса. В то, что Света наговорила, Лаврентьев не поверил. Контракт? Смешно! Она пытается убедить его в том, что через столько лет вдруг решила, что любит его? Детский сад, штаны на лямках.

Себя она любит, и только. Ну еще обожает деньги. Пока Лев видел проблему в этом – как и заподозрил раньше, бывшая объявилась, чтобы снова забрать все, что он имеет, но… Вся проблема в этом «но». Если бы Светлане были нужны деньги, она не покупать акции бросилась, а помчалась по бутикам. Вот это настораживало. Нет, тут все не так просто, и Лаврентьеву предстояло разобраться в подводных течениях. Возможно, они утащат его на дно – слишком уж подозрительно все это.

Одно для себя он прояснил: Люба ничего этого не увидит и не пострадает. Слишком честная, слишком пылкая, слишком открытая, слишком доверчивая – Света выжмет ее так, что девушка не выдержит. Уж кто-кто, а Лаврентьев знал, как умеет паразитировать Света на чужих чувствах. Бывшая уже взметнула в Любе такую бурю, что няня сама на себя не похожа от горя, сострадания и гнева. Но Лев защитит девушку от новой боли.

– …Маленький комочек на дороге, – едва сдерживала слезы няня. – Марго так расстроилась, у меня сердце разрывается. Эту травму ребенок не забудет никогда!

– Да, – сухо прервал ее Лев. – Вы правы.

– Конечно, права! – возмутилась Люба и, всмотревшись в его глаза, осеклась. – Вы о чем?

Она вдруг вся подобралась, словно уже знала, что он скажет. Лаврентьев на миг сжал челюсти до боли в зубах. Он предпочел бы, чтобы Люба никогда не узнала, но…

– Я заставил Свету подписать контракт, по которому она отказывается от прав на ребенка взамен на внушительную сумму денег.

Щеки Любы побелели, синие глаза сверкнули недоверием.

– Нет, – покачала головой девушка. – Она сумасшедшая, это все просто бред. Вы не могли так поступить.

– Я сделал это. – Лаврентьев чувствовал себя так, будто вбивал гвозди в собственную грудь. – И могу вам показать договор. Свой Светлана порвала, потому что мы решили подписать новый. Рад сообщить, что моя бывшая жена вернулась в семью, и в ваших услугах мы больше не нуждаемся.

Люба смотрела на Льва округлившимися от ужаса глазами.

– Это неправда, нет. Вы не такой.

– А какой я? – холодно усмехнулся Лев. – Что вы знаете обо мне, Любовь Алексеевна?

В этот момент Люба вновь превратилась в Любовь Алексеевну, и Лев собственноручно отталкивал ту, кого хотел бы прижать к груди и никогда не отпускать. Но сейчас не мог – он не простит себе, если эту невинную и эмоциональную девушку утянет в пучину вместе с ним.

– Видимо ничего, Лев Сергеевич, – сухо ответила Люба и посмотрела на Лаврентьева так, что он едва не шагнул к ней, чтобы обнять и попросить прощения, но остался на месте, будто пригвожденный. – Теперь ясно вижу это. Мне жаль, что вы так и не услышали то, что я пыталась до вас донести. Сочувствую Марго, которой так чудовищно не повезло с родителями. – Голос ее дрогнул, по щеке покатилась слеза. – Прошу, обратитесь к психологу! Сегодня она так пострадала…

– Это всего лишь щенок, – холодно прервал ее Лев. – Я куплю дочери другого.

– Ну конечно, – горько усмехнулась Люба. – Вы так любите покупать Марго новые игрушки. И для вас она игрушка. Средство манипуляции окружающими, женой… – Люба вновь вскинула голову, и в ее глазах Лев увидел столько боли, что сердце забыло, как биться. – Мной. Ваш заместитель был прав – вы с садистским удовольствием уничтожаете людей. – Сжала кулачки и процедила: – Прошу, попрощайтесь за меня с Марго. Передайте ей, что мне жаль.

Она резко развернулась и, не оглядываясь, быстро пошла прочь, а Лев все смотрел на ее тонкую фигурку и не мог насмотреться. Все его тело ныло от тупой боли, в груди будто зияла дыра. Зато Люба теперь вернется в свою жизнь и защитит диплом, из-за которого попала в его дом.

Он сумел сдвинуться с места, лишь когда Люба скрылась из виду. Медленно развернулся и тяжелыми шагами направился в дом. Ноги словно сами привели его в комнату няни. Здесь стало так пусто и тоскливо, что захотелось завыть волком. Лаврентьев посмотрел на кровать, совершенно новую, которую заказал после катастрофы с пенным потоком, прикоснулся кончиками пальцев к гладкой прохладной поверхности висевшего на стене простого календаря с изображением «Ласточкиного гнезда».

«Ее мечта, – болезненно скривился он и рывком сдернул календарь со стены. Разорвал на куски. – Пусть же идет к ней».

– А где Люба?

От тоненького, дрожащего недовыплаканными слезами голоса дочери Лев сжался раненым зверем. Сердце болезненно екнуло. Как сказать Маргарите? Как ей это сказать? Лаврентьев сжал кулаки: это не первая и не последняя няня в его доме. Маргарита уже столько их повидала, что все они на одно лицо. Лев надеялся, что и Люба канет в памяти дочери, утонет в веренице других лиц. Жаль, что с ним так не получится.

– Она уволилась, – глухо ответил он. – Просила передать, что ей жаль.