Каникулы в Чернолесье

– Он показал мне, как все было, – сказал я. – И даже как все может быть. Со мной. И… с другими.

– Заморочить – это он умеет, – ответил дед хмуро. – Этого у него не отнять.

– Мне показалось… – начал я. – Мне показалось, что я… могу отнять. Могу отнять у него силу.

Герман снова посмотрел на меня искоса.

– Поэтому он и выбрал именно тебя, – сказал он. – Ты – никакой не последыш, в отличие от него самого… Ты – единственный, кого он боится.

– А ты? – спросил я.

– Он мог бы убить меня. Он уже это сделал… почти. Но теперь он знает: ты будешь мстить. Месть – это зло, порожденное другим злом, но против твоей мести он безоружен, потому что правда на твоей стороне.

– Так значит, правда – это зло? – спросил я.

– А ты этого не замечал? – Герман опять посмотрел на меня – еще серьезнее, чем раньше. – Ты узнал правду о том, как погибли твои родители – и эта правда не была доброй. Тебе стало многократно больнее, чем когда ты этого не знал. Но твоя боль – это твоя сила, Сергей. Преврати ее в оружие, и ты будешь страшен для врагов.

– И тогда мы победим? – спросил я.

– Нет. Мы не победим. Но в самой безнадежной битве лучше биться за правду. Тогда и смерть покажется не такой бессмысленной.

– Все равно это грустно, – сказал я, глядя прямо перед собой.

Мои глаза слезились – должно быть, от яркого солнца, что вылезло из-за дальних гор и светило теперь прямо нам в глаза.

– Не печалься, – сказал дед. – Это только одна часть правды – суровая ее часть. Есть и другая.

– Какая же?

Дед взглянул в заднее зеркало. Усмехнулся и хлопнул меня по коленке.

– Красивая, – сказал он.

* * *

Когда Майя обогнала нас на своем мотоцикле и решительно преградила дорогу, Герман и не думал с ней спорить. Свернул на обочину и остановил пикап, посмеиваясь.

Ехидный Карл проворчал что-то про pick-up, но я его не слушал.

Отворил дверцу и вышел.

Майя все так же была без шлема. Но ее кожаная куртка куда-то делась. Теперь она была в том самом удивительном платье – льняном, тонком, – в котором чуть не свела меня с ума в первую ночь, у костра. Чтобы усесться в этом платье на мотоцикл, ей пришлось расстегнуть его снизу сразу на несколько пуговиц. Как вы уже догадались, в течение нескольких секунд я радовался этому обстоятельству. Потом поднял глаза на нее.

Майя смущенно перебирала свои золотые волосы, как делают девушки в старых фильмах. Только я уже достаточно знал ее, чтобы не поддаться на этот трюк. А она знала, что я знаю.

– Мы уезжаем, – сказала она. – «Эдельвейс» закрывается. Игры закончились, энергию отключили… теперь уже не побегаешь под луной на гиперскорости. Даже жалко немножко. Тебе жаль?

Я медленно покачал головой.

– Догадываюсь, почему. Я подумала, что ты вряд ли приедешь попрощаться.

Я кивнул.

– Может, ты и прав, Сергей Волков, – сказала она. – Но не принимай все слишком всерьез. Сегодня у нас была приятная прогулка… думаю, ты запомнишь ее надолго. Но я на этом не настаиваю.

Я слушал ее и не мог понять, почему она так говорит. Или нет: понимал, почему, но не знал, зачем.

– Ты был милым, волчонок, – сказала она. – Но между людьми все происходит не так просто… ты же понимаешь.

Я пожал плечами.

– Так и будешь отмалчиваться? – спросила она. – Когда ты был волком, ты был… куда смелее.

– Тогда я не знал, что ты меня обманываешь, – проговорил я угрюмо.

– А что такого я сказала?

Я стиснул зубы, чтобы промолчать, и все-таки не удержался:

– Ты мне сказала, что мы… не будем всегда вместе. И это было серьезно. Разве нет?

– А что ты хотел, чтобы я сказала, когда мой братец Феликс маячил у тебя за спиной?

Я зажмурился. Она опять была права. И я опять не мог прочитать ее мысли. По крайней мере, те, что она хотела от меня скрыть.

– И что же? – спросил я упрямо. – Ты хочешь сказать, что мы…

Майка не дослушала. Она соскочила с мотоцикла, и тот покачнулся и рухнул на песок. Она даже не оглянулась. Она шагнула ко мне и положила обе ладошки мне на плечи.

– Ты все-таки глупый, малыш, – сказала она. – Мы еще даже не были… вместе… по-настоящему.

Моя голова закружилась, как от ее волшебного зелья. Чтобы удержаться на ногах, мне пришлось встать к ней близко-близко. Но тут она ухватила меня сзади за отросшие волосы и хорошенько дернула. Я даже охнул от боли.

– Остынь, – прошептала она. – Герман спалит.

Мне было стыдно. Но стыдно главным образом потому, что… мне было наплевать на Германа. Наплевать на все, что уже случилось и еще может случиться.

Майя откинула золотые волосы. Она как никогда была похожа на валькирию. И я поцеловал ее.

Наверно, я что-то сделал не так, но это оказалось немножко больно. Я почувствовал на губах вкус крови – и ее, и своей.

Кровь ударила мне в голову.

Это было похоже на загрузку самой сумасшедшей игры, в какую мне когда-либо приходилось рубиться.

Я откуда-то знал все ее правила, только ни разу еще не пробовал дойти до финала. Я даже не знал, что лучше – победить или проиграть. Мне уже казалось, что я вот-вот это узнаю.

– Не спеши, – сказала она вдруг. – Не надо быть таким… как все.

– Но я не хочу ждать, – возразил я. – Лучше я буду как все.