Каникулы в Чернолесье

Майя пристально поглядела на меня. Улыбнулась едва заметно. Облизнула губы. А потом произнесла — новым, незнакомым, волшебным голосом — три слова, как заклинание в игре: «Wexen… Hexen… Silbermond!»

И — одновременно с этим — подняла медный чайник и выплеснула все, что в нем оставалось, в костер.

Пламя вспыхнуло и поднялось выше человеческого роста. Искры рассыпались фейерверком. Высокие сосны, что окружали поляну, медленно тронулись с места и поехали в сторону, как будто мы сидели в центре громадной карусели, и я повалился на землю, чтобы не упасть. Кажется, я стоял на четвереньках, а карусель все кружилась, и вокруг мелькали чьи-то лица, и разноцветные пятна вспыхивали перед моими глазами, словно я до сих пор был в очках для виртуальной реальности — а ведь я прекрасно помнил, что оставил их далеко отсюда! И все же это было больше всего похоже на игру, на одну очень знакомую игру, в которой все превращаются в…

* * *

Я стоял на всех четырех лапах, и это было очень удобно. Ребра больше не болели, голова не кружилась. Да и крутить головой было не нужно. Новое звериное зрение было очень удобным. Даже не оглядываясь, я видел, что Вик держится чуть поодаль, за моим плечом, готовый прийти на помощь, если мне будет плохо. Он мой друг, знал я.

— Круто? — беззвучно спросил Вик.

Я повернулся к нему всем телом.

Вик был ростом с меня, даже чуть повыше в холке. Шерсть у него оказалась светлая, почти белая, серебристая, и это было красиво, потому что он весь как будто светился под луной. Да, полная луна висела в небе прямо над нами, и это меня беспокоило — сам не знаю, почему. Я поднял морду к небу и уже хотел запеть песню, но Вик сделал шаг вперед и тихонько куснул меня за ухо.

— Тише, — сказал он. — Девчонки смеяться будут.

— Это почему? — обиделся я.

— Все так делают. В первый раз. И все смеются.

— Забей, — сказал я упрямо, оттолкнул его плечом и завыл.

Это была славная песня. Так мне казалось. Она разносилась над лесом, она достигала самой луны, и луна в ответ благосклонно улыбалась мне — такому сильному, красивому, молодому волку.

Но этот чертов Вик оказался прав. Стоило мне остановиться, чтобы глотнуть воздуха, как я услышал веселый смех. Беззвучный: волки не смеются вслух. Я старался не обращать внимания на девчонок, но знал, что они смотрят на меня, и щелкают белыми зубками, и машут серыми красивыми хвостами, и показывают длинные розовые языки. А вон там кто-то даже повалился от смеха на траву и катается по ней, размахивая в воздухе всеми четырьмя лапами. Да еще и рослый черный Феликс стоит там, вдалеке, и тоже ухмыляется.

— Ну а чего случилось-то, — спросил я смущенно как бы у всех сразу.

Одна молодая волчица выступила вперед из темного круга, и я узнал в ней Майю — даже не спрашивайте, как. Я узнал ее по глазам, по голосу в моей голове, а главное — по запаху. Да, по запаху. Ничто на свете не пахло так приятно и так тревожно.

— Малыш, — сказала она. — Ты еще не умеешь петь. И врать ты не умеешь…

Здесь я бы покраснел, наверно, если бы оставался человеком. Потому что я уже знал, что она скажет. Я начинал понимать, как они говорят друг с другом. Ну, то есть как мы говорим.

— Ты поешь о том, что ты еще совсем мальчишка, — продолжала она. — Что у тебя еще не было ни одной подружки… хотя очень хотелось… и все это слышат. И все понимают. Это люди умеют притворяться… обманывать… верить в обман… но мы-то не люди.

Хоть она и говорила негромко и ласково, шерсть на моей спине вдруг встала дыбом.

— Но кто же мы? — спросил я.

— Раньше люди про нас говорили — вервольфы, оборотни. Сейчас никак не говорят. Мы сделали так, что они замолчали… это сделали мы, сверхволки…

— Не болтай лишнего, Майя, — прервал ее Феликс.

Как я уже говорил, он стал крупным черным волком с необычно длинной шерстью на загривке. Его глаза светились в темноте, а взгляд был тяжелым и недобрым. Я знал, что он мне не друг. Но он был вожак этой стаи.

Он подошел ближе. Майя посторонилась. Только один Вик по-прежнему стоял за моей спиной, и я чувствовал его тревогу.

— Ну что же, с днем рождения, темнейджер, — сказал Феликс. Да, он использовал это странное слово, и потом оно стало означать для меня очень много. Но тогда я услышал его в первый раз.

— Почему темнейджер? — спросил я.

— Оборотни — порождение тьмы. Во всяком случае, так принято думать. Поэтому ты и темнейджер. Этим словом называют наш молодняк. У взрослых другая история, — тут он горделиво приосанился, давая понять, что он-то уже взрослый. — Но ты должен знать: нас уже много, и нас все больше. Здесь ты видишь только младший отряд, «Эдельвейс». Таких отрядов, как у нас, десятки по всему миру. Где-то мы притворяемся экологами, где-то поисковиками, где-то — реконструкторами истории… вот и здесь мы кое-что реконструируем…

— Мне кажется, теперь ты болтаешь лишнее, Феликс, — заметила Майя.

— Отчего же. Пусть знает. Давным-давно, когда была мировая война, оборотни из разных стран тоже сражались между собой… а кое-кто говорит, что мы и до сих пор продолжаем бороться, только в другом пространстве и времени…