Каникулы в эдеме

– Род волка! – гнусаво отвечал кат вместо пленника.

– На похож!

– Шибкой юный…

– Ты из рода волка, малой? – старейшина подавил приступ сострадания к мальчишке.

– Чести ради, старейшина! – парнишка часто кивал головой, словно она держалась не на позвонках, и на обычных веревочках. – Предком был Драган воитель, а его предком был Рагнар Великий, что ведет счет от Потопа…

– Я знаю историю родов! – перебил мальчишку Велигор – Ты увлекся нагими девицами, что пляшут на Празднике Омелы?

– Чести ради, старейшина… – стражник опустил глаза.

– Пил много эля на посту?

Мальчик промолчал, зато вступился палач.

– Когда волчонка доставили, пахло элем, старейшина!

Резкий голос палача, не вяжущийся с массивным телосложением, раздражал старейшину. Велигор поморщился.

– Ты пил на посту, малой! Сбежал с поста, вместо того, чтобы доложить по чину!

– Твоя правда, родное сердце! – парень обреченно посмотрел на клещи. В светлых глазах играли отблески пламени.

Старейшина остро ощутил приближающеюся старость. Он не мог понять эмоций этого юноши. Парнишка пренебрег смертельной опасностью ради нескольких мгновений удовольствия. Лучше бы он солгал. Покинул пост прежде срока, пил эль. Повинен в смерти, но этого недостаточно. Для изменника, смерть это избавление. Закономерный финал длительных страданий. Завтра завершиться День Омелы, наступит пора жертвоприношений. Семь Дев Миргарды умоются кровью. Жертву принесут на рассвете, под гнетущий вой рожков и бой барабанов. Семь Дев отличаются великодушием, мальчишке всего на всего надрежут горло в двух пядях от яремной вены. Он будет умирать долго, не испытывая мучений. Кровь истечет на тотем к полудню. Иное дело – Тонгалашка! Матери смерти надлежит приносить особую жертву. На ее роль предназначался полукровка этериец, вся оплошность которого заключалась в излишней болтливости. Напился эля с гулящими девами и ругал ведунов. Девицы наутро донесли, а чрезмерно разговорчивый горбун угодил к позорному столбу. Велигор знал, что ведуны потребуют принести его в жертву Тонгалашке, однако ночью этериец сбежал вместе с Левшой. Левше не угрожала опасность, во всяком случае, до той поры, пока старейшина оказывал ему покровительство.

– Что с тобой делать, волчонок? – вслух сказал Велигор.

Он на мгновение зажмурился, и увидел мальчика, привязанного к топчану. Истонченным от частого употребления ножом палач делает специальные надрезы на запястьях и щиколотках. Кожа сползает медленно, как змея сбрасывает ветхую шкуру в период линьки. Чан с кипящим, соленым до горечи раствором, бурлит на огне. Когда вода попадает на мясо, омерзительный запах вареной плоти насыщает воздух. Он протер кулаками веки, пытаясь отогнать мрачную картину.

Кат нетерпеливо шевельнулся.

– Коли велит старейшина, подвергну пытке маслом. Так изобличают лгунов. В чан с кипящим маслом кладется камушек. Коли достанет без крика, – не лжет!

На низком лбу палача бугрился уродливый нарост, косые глаза смотрели вбок, отчего невозможно было угадать направление взора. По причине жары, царящей в пыточной, его бедра опоясывал кусок материи, другой одеждой кат пренебрег. От него исходил сырный запах немытого тела и гнилостный изо рта, на плече краснела татуировка. Змея, держащая в пасти птицу с перебитым крылом.

– Масло закипит быстро! – охотно объяснял он.

– Ни к чему это! – грубо ответил Велигор. – Стражник не лжет.

– Всякая пытка в радость…

– Ты из рода Змея, как я вижу…

– Чести ради! – просиял палач.

Представители рода Змея с давних пор занимали низшие посты. Презираемая каста. Уборщики, палачи, гулящие девки. Крайне редко из них получались воины или мастеровые.

– Я уважаю твой род, бродяга! – Велигор поймал себя на мысли, что лукавит. Заигрывает с презренным палачом. Почему он это делает? Не потому ли, что ставит себя на место плененного, и загодя пытается задобрить мучителя? Дурные мысли, дурной сброд пустых мыслей! Он всего лишь устал!

– Чести ради, старейшина!

– Твое предложение недурно, но продолжим допрос! Кроме воя лиса ты ничего не чуял, малой? – спросил он.

– Нет! Я сказал об том старшому, он отговорил докладывать старейшине… – мальчишка закашлялся.

Велигор вопросительно взглянул на ката.

– Издох, – палач продолжал улыбаться, заячья губа обнажила сточенные передние зубы. – Порку сдюжил, железо, кипяток стерпел, – он монотонно перечислял произведенные действия. – А на дыбе издох, кость ему в горло! Моя вина…

– В чем твоя вина, кат? – удивленно спросил Велигор.

– Некого в жертву Тонгалашке отдавать! – он красноречиво посмотрел на пленного.

– Что рассказал старший дружинник?

– Тоже, что и мальчишка. Вой лиса.

Решения пришло неожиданно, словно озарение. Мысль возникла в голове помимо воли, и облеченная в словесную формулировку вылилась наружу. Так случается, – оброненная фраза или одно слово меняют судьбу.