Каникулы в Лондоне — 2. Рассвет утраченной мечты

— Хватит, Ларри. Хватит вести себя как ребенок. Ты уже взрослый парень.

— Вот именно. И теперь я в тебе не нуждаюсь. Также, как ты не нуждался во мне все эти годы.

Во мне бушевала злость, скрываемая все эти годы обида. Я не желал с ним общаться. Но он оказался хитрей.

— Мама сказала, ты всерьез увлекаешься музыкой?

— Какое тебе дело? Ты что, общаешься с мамой?

— Она, в отличие от тебя, зла на меня не держит. Я мог бы купить тебе новую гитару. Трейси сказала, тебе нужен новый инструмент.

— Мне ничего от тебя не нужно!

Он помолчал несколько секунд, и вдруг тихо, как-то по-новому произнес:

— Прости меня, Ларри. Я был плохим отцом.

К такому я был не готов. И застыл.

— Дашь мне свой номер? Я хотел бы познакомить тебя с твоим братом, если ты хочешь.

У меня не было сил больше спорить. Как и желания знакомиться с «братом».

— Разве мать тебе не дала?

— Нет. Сказала, что это твой выбор — захочешь ли ты общаться со мной. Она лишь сказала, где я могу найти тебя.

— Легче стало? — хмыкнул я, старательно избегая его прямого взгляда.

— Нет.

Его откровенность меня убивала. Я не знал, как вести себя. Я не был готов к этой встрече. И слишком хорошо помнил тот образ отца, который был жив в моей памяти — как он наклоняется ко мне с перекошенным от гнева лицом и бьет наотмашь, как слезы заслоняют глаза, попадают в нос, затекают за уши. Я кричу, а он продолжает бить меня. Именно эта картина вновь предстала передо мной, не давая нормально общаться с отцом. Я знал, что должен простить его. Что старые обиды отравляют нашу жизнь и делают жестокими наши сердца. Но не мог.

Мы обменялись номерами. Всё, что я хотел в тот момент — чтобы он поскорее отстал от меня. Чтобы нас не увидели вместе.

Потом корил себя за проявленную мягкость и выдумал тысячу способов дать понять, что не нуждаюсь в нем.

А следующим вечером снова взял в руки гитару и вдруг подумал о том, какую хотел бы купить. У меня была старая, обыкновенная. Я бы хотел «Гибсон». Да, черную «Гибсон». Но у меня таких денег нет. И не будет. По крайней мере, ближайшие двадцать лет. Так я думал тогда.

Возможно, мной двигали исключительно меркантильные цели. Возможно, я всё ещё на что-то надеялся. Мы встретились.

Разговором это вряд ли можно назвать: отец пытался как-то расшевелить меня, много говорил. Я делал вид, что слушаю. Вел себя как дурак. Но и этому есть объяснение: во мне всё ещё жил обиженный мальчик.

Потом, как и обещал, он повел меня в музыкальный магазин. И сколько же там всего было! На какое-то время я вовсе забыл о мире извне, блуждая в этом раю среди гитар, барабанных установок, электронных пианино и усилителей звука.

— Как тебе эта? — сказал отец и ткнул пальцем в блестяще-черную поверхность «Гибсона».

Я затаил дыхание. Именно о ней я и грезил. Но цена…

— Ты ценник видел? — с делано-безразличным видом, походя бросил я.

— Если хочешь, купим ее.

— И тем самым ты пытаешься купить и меня, — констатировал вслух.

Ну, я и не против. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

С ума сойти, «Гибсон»! Гитара моей мечты! Неужели она может быть моей?!

— Нравится или нет? — проигнорировал отец мой новый выпад.

Мое молчание было красноречивее слов. Я боролся с собой.

Мы купили эту гитару.

И я целые сутки не выпускал её из рук.

Качество звука стало гораздо круче. Только в клубах, где я играл, мало кто замечал это. Вообще никто, если честно.

С отцом мы стали общаться. Правда, нормальным это общение не назовешь. Но избегать его также, как прежде, после такого подарка я просто не мог. И я смирился с его присутствием в своей жизни.

Единственное, на что не соглашался — встречаться с его семьей. Зачем мне какой-то там брат и новая жена отца? Какое мне до них дело?

А на следующий день рождения он подарил мне дом. Собственный дом! В центре Лондона! Я был в шоке, когда получил извещение.

— Хотел подарить на твое совершеннолетие, но кто знает, что будет через два года. Решил не тянуть. Надеюсь, тебе понравится, — вот и всё объяснение. Отец никогда не был чересчур многословным.

Я не знал, как относиться к такому вниманию. С одной стороны, я чувствовал себя должником. С другой, по-прежнему не испытывал тяги к общению с ним. Созванивался с ним пару раз в месяц, воспринимая это как должное. Даже проучился год на юриста, пока не понял, что это не мое, и помыкать своей жизнью не дам никому. Пусть заберет свой дом и гитару и катится, если захочет.

Мама, как ни странно, избрала иную тактику. Она просила быть мягче с отцом. Дать ему шанс исправиться. Я не хотел даже думать об этом.

Просто терпел его в своей жизни. Смирился. Пытался простить, но не мог.

В дом я переехал через полгода. Сперва он казался мне просто огромным — два этажа, много пустого места, — чужим и холодным. Но мама помогла навести порядок, превратив жилище в уютный мирок. Единственным местом, которым занимался я сам, стала комната. Пусть и получилось мрачновато, зато именно так, как я хотел: кровать, шкаф, ноут, гитара и стол — ничего лишнего, всё под рукой.