Каникулы вне закона

Вплыла с каменным лицом коридорная с подносом, на котором стояли бутылка коньяка, французские плавленые сырки "Смеющаяся корова", несколько банок с минеральной водой и термос с двумя кофейными чашками. Следом предстала Ляззат - в униформе и макияже классической потаскухи. Шубка нараспашку, под ней то ли слишком короткая мини-юбка, то ли слишком широкий кожаный пояс, огромная бляха на груди, обтянутой свитером, фиолетовые шерстяные колготки, полнившие длиннющие ноги до невозможной притягательности. Серебряная помада слоем лежала на губах. Щеки посерели от мороза. В руках - раздувшаяся сумочка итальянской замши, из которой торчала коричневое поленце колбасы в надорванном пластиковом пакете.

Выскользнув из шубы так, что она упала мне на руки, Ляззат плюхнулась на кровать, утонув в продавленном матрасе. Расставленные коленки, в которые она упиралась руками, торчали едва ли не выше ушей.

Свертывая и укладывая на стуле шубу, я почувствовал по её весу, что пистолета в кармане нет.

Протянутая мною сотенная стремительно исчезла в ладони коридорной. Она явно опасалась непредвиденной реакции ночной гостьи и быстро выкатилась за дверь.

- Что это она тебя так боится? - спросил я, чтобы не молчать.

- Догадывается.

- О чем догадывается?

- Кто я... У тебя есть стаканы?

Голос её становился глуше. Голова свешивалась. Волосы распадались на неровный пробор и закрывали лицо.

Ну и ведьма, подумал я и спросил осторожно:

- А кто ты?

- Ты сам-то как считаешь?

- Прошлый раз ты сказала. Дочь Усмана.

- Нет Усмана, стало быть, нет и дочери... Но лить слезы, как прошлый раз, я не буду, не беспокойся. Я по делу заявилась. Согласно приказу...

- Все лучше, чем парочка обормотов, которые пасли меня до тебя, сказал я.

- Парочка пасет в эти минуты твоего московского и моего здешнего начальничков. Состоит при телах... Ты принесешь стаканы или мне самой идти в ванную за ними?

Новость стоила того, чтобы о ней поговорить поподробнее.

- Откуда тебе известно о встрече начальников? - спросил я.

- Я им на стол накрывала. У нас, в "Титанике".

Я не стал спрашивать про ресторан, в котором ибраевская контора снимает кабинет для приемов коллег. Не суть, как говорится. Я прикидывал: стоит ли о содержании переговоров спросить напрямую или пойти действительно за посудой и выцеживать информацию, что называется, стакан за стаканом. И вдруг сообразил, что во мне отвратительно ворочается забытое нечто, в обиходе называемое, если не ошибаюсь, совестью.

- Ляззат, - сказал я, усаживаясь рядом.

- Что?

- Давай я не пойду за посудой, а? Давай... только кофе и все, а?

- Давай, - ответила она и заплела длинную руку мне за шею. - И разговаривать не о чем. Не о чем разговаривать. Ну, какие у нас такие общие дела, чтобы о них болтать? Болтать о смерти... О гнусности... О предательстве... Об этом мы можем...

Она ткнулась лицом в мой бурнус. И вдруг рассмеялась.

- Господи, как ни придешь, ты вечно голый!

Она отстранилась и вернула руку на свое колено.

- Тебя как женщины называют? Кто ты по жизни?

- Шемякин, Бэзил Шемякин, - сказал я, внезапно почувствовав, как глупо звучат рядом эти имя и фамилия. Отчего бы, скажем, не Ричард Косолапов?

- Бонд, Джеймс Бонд, верно? - спросила весело Ляззат.

- На такое я не тяну, - сказал я. - Платят меньше. И Оксфорд не заканчивал.

- Потянешь, - заверила Ляззат и стянула через голову свитер вместе с висевшей поверх него подвеской. Помотала головой, укладывая волосы, и швырнула свитер на шубку. Хлопчатую майку украшал огромный заяц, который вонзался передними резцами в сочную морковку.

Наверное, она приметила, как старательно я не гляжу на зайца. И, смеясь, вернула свою руку на мою шею.

- И давай кофе не будем тоже, - сказал Ляззат.

- Минералку?

- Да ничего не будем... Ибраев сказал твоему, что так и не сломал тебя как человека и потому не хочет ломать как инструмент... Такие, говорит, стамески где попало не валяются. Так и сказал...

- Что же он мною тесать собирается?

- Не знаю... Ибраев меня к тебе отправил по просьбе твоего... Я должна лекцию прочитать. Про великую тюркскую родину Казахстан, что и как... Чтобы, значит, ты имел представление... И знаешь что?

- Нет, не знаю, откуда же? - ехидно переспросил я. Рука на моей шее мешала, казалась тяжелой. Я поерзал плечами.

- Я почувствовала, что стесняюсь. Стесняюсь идти к тебе...

- Из-за того, что встречаю дам голым?

Ляззат рассмеялась и повесила мне на шею вторую руку, теперь со стороны груди. Потерлась губами о мой бурнус. Когда её глаза, скосившись из-за неловкого поворота головы, оказались против моих, я сообразил, что она стирает об одеяло губную помаду.

- Лекция будет о любви или ограничится дружбой на просторах великой тюркской родины? - спросил я.

И соврал себе, что сердце вдруг зачастило из-за выпитого шлайновского спирта, разведенного растворимым кофе.

- Лекция будет завтра, - сказала Ляззат. - Не возражаешь? А сегодня давай в душ я не пойду? Давай вообще ни пить, ни есть, ни разговаривать... Твоим ребрам не больно из-за того, что я притиснулась?

- Не больно, - соврал теперь я и ей.