Каникулы вне закона

— Отвечаю. Должностное лицо в правоохранительной структуре страны под названием Казахстан. Это лицо, однако, договаривалось со мной об оказании услуг на частной основе. То есть ни это лицо, ни тем более я сам никакой правительственной, общественной или частной структуры не представляем.

— А из Москвы кто вас отправлял в страну Казахстан?

— Генерал, вы работаете с наемниками, я имею в виду бюро… то есть управление?

— Нет, конечно. Ни одна полиция в мире не использует частных детективов в качестве служащих. Почему вы спрашиваете?

— Из Москвы меня отправляло такое же должностное лицо, как из Казахстана, и также на частной основе. И про Казахстан, и про Россию я могу сказать, что все мои работодатели — частные лица. Они не представлялись как государственные служащие и не предъявляли своих полномочий. Мои отношения с ними и существуют, и нет… Так что даже при аресте меня обменивать никто не будет. Нечего обменивать. Меня нет.

Музыкальный сигнал отыграл в репродукторе, и диктор объявил о завершении посадки на лондонский рейс через несколько минут. Мобильный в кармане гимнастерки генерала пискнул. Он буркнул, отогнув крышку трубки:

— Выходит сейчас. Потяните пару-тройку минут!

И, обернувшись ко мне, сказал:

— Спасибо, вы прояснили задачу, которую выполняли. Согласитесь, что мы поступили бы некорректно, если бы не дали знать, что… что видели вас. Видим, пока вы на нашей территории… Информируйте о встрече тех, кто вам интереснее. Либо в Москве, либо в стране Казахстан, извините, не помню название столицы… Покажите фотографии. И присмотритесь к нашему сотруднику в буфете у выхода к самолету. О нем тоже можете рассказать.

Все действительно просто в этом простейшем из миров, именуемом миром спецслужб. Мне кажется, я высчитал «сотрудника» и спросил:

— Та Бунпонг?

Генерал кивнул.

На табуретке за стойкой буфета у выхода на посадку завербованный мною хмонг потягивал из высокого стакана «коку-колу» со льдом. Мы равнодушно скользнули друг по другу невидящими глазами. Я бы отдал правую руку на отсечение, если бы он меня предал. Генерал Йодмани имел своего агента в горах. Я имел своего агента и в горах, и в Управлении по борьбе с наркотиками. Мы оба, Та Бунпонг и Бэзил Шемякин, хмонг и русский, могли гордиться друг другом.

И снова над Гималаями я обдумывал, что натворил.

Итоги представлялись неплохими. Деловая связь Ивана Ивановича Олигархова с опиумным князем в Бирме подтверждена. С перевыполнением плана: я спровоцировал поход Та Бунпонга на Ташкент и его появление через Чимкент в казахстанском Новом Техасе. Контакт с генералом Йодмани вообще представлялся подарком судьбы. Если Та Бунпонг, «наш общий» с Сун Кха человек, является агентом таиландского Управления по борьбе с наркотиками, совесть моя чиста. Может, ему повезет и он пройдет всю линию поставки опиума нового 2000 года урожая от начала до конца, оставшись живым, и мне не придется сдавать его ни Ибраеву, ни Шлайну, когда он явится в Чимкент. Его сведения дадут возможность таиландской полиции, которая, видимо, наконец-то берется за «северное» направление, действовать достаточно эффективно. А как поступить с горцем, когда он объявится, пусть решает Ефим. Можно выжать из него детальные сведения о пути следования наркотиков через горную Азию с юга на север, а можно и не выжимать. Все равно ни Москва, ни Астана не дотянутся до потайных троп, кишка тонка.

Как вариант: я встречаю Та Бунпонга в Чимкенте… Ну, а дальше что?

Оставим все-таки эту заботу Ефиму Шлайну.

Квартиру художника придется, конечно, купить и превратить в явочную. Может быть, на это контора Ефима пойдет напрямую, исключив мое посредничество?

Во Франкфурте, вытащив из сейфа свои бумаги, я позвонил Матье в Алматы. Телефон оказался на автоответчике. Я коротко сказал:

— Крестный на пути. Готовь пирог.

На почте лежал факс до востребования от Шлайна: «Встреча в Берлине, гостиница «Гамбург», Ландграфенштрассе, 4. Начиная с 25 февраля». Ну, конечно же, не 23-го, когда коллеги Ефима празднуют День Красной Армии!

Сверившись по настенным часам франкфуртского аэровокзала, я подзавел и поставил дату, а также стрелки своих подпорченных швейцарских «Раймон Вэйл» — как раз и было 23 февраля 2000 года, среда, 16.45. Пережидать время до контакта здесь, во Франкфурте, или катить поездом в Берлин?

Так и не решив, я вошел в телефонную будку международного телефона и набрал номер Ляззат в Астане. По моим расчетам, там шел одиннадцатый час вечера.

Рассматривая доисторической постройки красный биплан-истребитель с черным прусским крестом на фюзеляже, выставленный в стеклянном холле, я считал сигналы вызова. Она ответила на девятый, слегка задыхаясь, вопросом:

— Фима?

Она, что же, ждала моего звонка?

— Нет, — сказал я. — На этот раз Бэзил. Фима уступил мне номер телефона, сказал, что ему больше не нужен. Ты ему надоела.

— Фима!

Трудно поверить, что кто-то может ждать моего звонка. Просто так, без дела.

— Нет, это Бэзил. Я же сказал.

— Тогда передай Фиме, что он подонок.

— Вряд ли я увижу его… Как насчет меня? — спросил я.

— Приезжай.