Каникулы вне закона

— Пока по-старому, — сказал я.

— Включи телефонный счет в накладные. Принимается без звука… Ты что-то не договариваешь, Бэзил. Что именно?

Свет притушили, и на подиум выбежал Эйнштейн в парике, который использовался как фиговый лист. Поющие девицы, пританцовывая, прикрывали его неглиже.

Ефим перегнулся через столик и настойчиво повторил:

— Что именно, я спрашиваю?

— Этот на газетном снимке, — сказал я. — Не из ваших, конторских?

— Из наших, — сказал он без колебаний, будто сдавал его противнику. Бывший. Мы вместе учились, потом его отправили в Азию. Специализация антитеррористические операции… В этом духе. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что ты спросил первый.

— Что я спросил?

— Не он ли мой будущий убийца. Предполагалось как само собой разумеющееся, что он — убийца. Твой интерес относился только ко мне. Вот я и решил…

— Ты правильно решил. Что еще?

— Живым меня из Казахстана он не выпустит.

— Почему?

— Я устал орать, Ефим… Дождемся антракта!

Он кивнул. Я подтолкнул его мысли. Шлайн прекрасно владел немецким, смеялся шуточкам Эйнштейна, а теперь молчал, углубившись в свои мысли. Мне бы хотелось, чтобы о том, как помочь агенту Шемякину в противоборстве с бывшим специалистом по антитеррору. Дуэль с профессионалом, принимая разницу в возрасте, а также то, что сражаться придется на его территории, могла обернуться проигрышем.

Усложнял будущее и китайский след в повадке Ибраева, который вел себя раздвоенно. То ли он сам по себе, лишь сказывается влияние пекинской стажировки, то ли его действительно наставляет и снабжает техникой «оператор» из-за южной границы. Не здесь ли корень закомплексованности подполковника в том, что касается его отношений со структурой Жибекова и неразберихи во взаимодействии двух спецслужб, в частности наружного наблюдения за мной?

Напрашивалась также совсем абсурдная мысль: мой основной оперативный противник, как я его называю — Второй, манипулирует каким-то образом Ибраевым, Жибековым и Олигарховым…

По этим пунктам я намеревался поговорить со Шлайном. Матье Сорес оставался моим секретом. Чем слабей резерв, тем засекреченней он должен быть, даже от командования, которое, не колеблясь, запустит его в собственную игру, наплевав на твою.

В третьем, последнем антракте представления, я и вывалил Шлайну эти соображения. Но он не забыл своего вопроса и ответ начал с него: почему Второй не выпустит меня живым из Казахстана?

— Ефим, — сказал я, — представь, что ты отправил меня в Алматы не со своим паспортом. Обратили бы на меня внимание? Представь далее, что я вообще бы туда не приезжал. Что бы случилось? Ничего. Я оказался возбудителем чесотки, все завертелось вокруг меня, потому что я помечен тобою. Твоим интересом. Теперь представь еще, что я, покрутившись в Алматы, Астане и Чимкенте, убираюсь преспокойненько в Москву при этом с другим, отличным от того, с каким приехал, паспортом.

— Ну и что из всего этого следует?

— Ты одичавший европеоид, Ефим… Из этого следуют три капитальных вывода, которые немедленно сделают в Астане. Первый. Их унизили, внедрив нелегала, который, добившись выполнения своих задач, в открытую заявляет, что он — не он, а иная личность, в качестве каковой и делает всем ручкой. Попрание свеженького суверенитета. Имперская отрыжка… Второе. Астане заранее известно, какие именно документы я ещё только собираюсь украсть и вывезти. Другими словами, я — априори враг. И третье, Астане известно, какие концы я зацепил в далеких и одновременно близких теперь героиновых краях. Ведь я это делал по их же просьбе…

— Будь я на их месте, я бы тебя действительно не выпустил, — сказал Ефим и весело рассмеялся.

— Вот! — сказал я. — И на их месте, если бы я все-таки выскользнул из страны, ты доставал бы меня где угодно и любой ценой. Потому что если я исчезну, исчезнет единственное свидетельство или свидетель расползшейся у них грязи.

— Твой конец будет ужасен, — сказал Ефим.

Я вздрогнул, вспомнив, что он повторяет Колюню. Суеверия коренились во мне. Повтор в предсказании печального будущего — примета гнуснейшая. Она означает, что от тебя потянуло трупным запашком и на окрестности.

— И какой же вывод? — спросил Ефим. — Ты знаешь?

— Знаю, — ответил я. — Товарищ Мао Цзедун изрек однажды: нет человека, нет и проблемы…

— Афоризм принадлежит товарищу Сталину.

— Я ваших академий не заканчивал… Скажи-ка, Ефим, Второй, европеец, как ты говоришь, на газетном снимке, давно отчалил из бывшего ка-гэ-бэ в обсуждаемые края?

— Около шести лет, я думаю.

— Он и есть главное зло. Зло из прошлого… Там не разберешься, кто за кого и против кого, где закон, а где понятия, кто отморозки, а кто остепенился и занялся делом. Жузы всякие. Великий, средний и младший, при этом младший, оказывается, самый влиятельный, Астану контролирует…

— Это что такое?

— Общинные объединения. Определяют места в боевом порядке, раздел добычи, почести и все такое. До сих пор сохраняется как в орде… Мне одна дама…