Каникулы вне закона

Я допускал, что метил классный стрелок. Однако, определенно без опыта мочить живую цель с линии огня, которая расположена выше, то есть вести стрельбу под углом и сверху вниз. Такое случается с биатлонистами, натасканными на мишени, расставленные на плоскости, иначе говоря, долинными стрелками. Целился в меня, вне сомнения, сын степей. Горец, засевший на холме, знает, что прицел, если бьешь вниз, следует завышать.

Первое попадание поэтому и пришлось под ноги, а второй выстрел, торопливый и вдогон, вообще получился в белый свет.

Сухой рассыпчатый снег ободрал мне запястья между перчатками и рукавами пальто. Лицо тоже, мягко говоря, освежило сугробом, который, на счастье, внизу нашелся. Ибраевская папаха нахлобучилась на глаза и уши. Я немедленно тиснул грудь слева: пленка оставалась в кармане сорочки.

Снайпер чувствовал себя, видимо, вполне комфортно на крыше «Титаника». Он неторопливо произвел третий выстрел в папаху, которую я подергал между нижними загогулинами чугунного парапета, изображая инстинктивные потуги раненого. Я тут же затих. Меня, вернее, папаху, в которую для объемности я сунул перчатки, теперь рассматривали в прицел ночного видения с крыши десятиэтажки. Во всяком случае, я бы поступил так. Сброшенное черное пальто подменяло на снегу распростертого Шемякина. Расстояние, с которого велся огонь, составляло более восьмисот метров, в относительном полумраке уловка удавалась, я думаю.

Лелеемая мечта придавить пару часиков в гостинице испарялась. Вместо кровати я корчился на морозе в одном костюме, прижавшись к мохнатым от измороси армоцементным блокам ишимского берега в центре столицы, безлюдном в половине восьмого вечера. Народ, ау и на помощь!

Крышу «Титаника» строители увенчали стилизованной под балдахин башней. Палач определенно засел там. Я допускал, что в роскошном снайперском гнезде на крыше элитарной десятиэтажки архитектор предусмотрел для пресыщенных жильцов отапливаемое кресло-вертушку для спортивной пальбы по гостям, выпроваживаемым с черного хода…

Позлобствовав отведенные на это пять минут, я надел пальто, перчатки, превратил продырявленную папаху снова в пирожок и прорысил, воздевая коленки над сугробами, под берегом Ишима около трехсот метров. В черной тени первой подпорки пешеходного моста я отдышался. Время тянулось. Я поглядел от нетерпения на свои швейцарские «Раймон Вэйл»: пьяные или рохли? Или я ошибаюсь в расчетах?

Нет, валяться трупам в городе не позволялось. И в расчетах я не ошибся.

Подъехали они с шиком, на белом «Плимуте», с сиреной и мигалками. Водитель лихо крутанул руль и, вдавив и отпустив тормоз, развернул роскошную боевую машину вокруг оси на обкатанном снегу. Едва не задев левым крылом парапет, поверх которого через пару секунд выставились две обтянутые кожей задницы полицейских, выскочивших из машины с галогенными лампами. Не обнаружив на льду ничего приметного, оба, вглядываясь и шаря лучами, поплелись вразвалку вдоль чугунных загогулин в сторону «Титаника». Вернулись. К ним выскочил от нетерпения третий, в распахнутой шинели и фуражке, явно не патрульный, и спрыгнул на лед. Наверное, он озлился, провалившись в сугроб и начерпав ботинками снега. Я видел, как клубы пара обволакивают его лицо и черное полено рации.

— Пора уходить, — сказал я себе. И, пригнувшись, вышел из-под моста с другой стороны.

Ледяные скульптуры в ста метрах дальше обрамляли расчищенный посреди Ишима от снега круг, по которому носились конькобежцы. Понесся с ними и я.

Поднимаясь с катка на берег по гранитной лестнице в толпе праздношатающихся обывателей, я представил, как полковник Жибеков в сверкающей ванной, оборудованной итальянской сантехникой, тщательно, словно хирург перед операцией, трет мылом руки, проходясь по каждому пальцу, затем смывает пену с легкой примесью ружейной смазки тепловатой водой…

Если, конечно, он не стрелял в перчатках.

Я вспомнил, как мадам Есть-Женщины-В-Русских-Селеньях равнодушно воспринимала нулевую температуру эркера. Нет, её муж не станет обременять себя перчатками. Может подышал на пальцы, и только.

Итак, он моет руки, собираясь спуститься к гостям на первый уровень своего пентхауза. Смотрится в зеркало. Я бы на его месте, например, натянул языком изнутри щеку, чтобы проверить качество бритья. Той самой, о которой говорила мадам Жибекова с подполковником Ибраевым.

Все прекрасно в этом прекраснейшем из криминальных миров. Но тут звонят присные с оповещением об исчезновении трупа, который полковник Жибеков приметил случайно, назовем это так, когда подошел к окну эркера полюбоваться ледяной копией статуи Свободы. Занавес. Конец первого акта…