Услышав про спасённые жизни, она было умолкла, вполне поняв мой прозрачный намёк на её личное пренебрежение жизнями вполне так себе замечательных людей. Вроде той же Амелии, к примеру. Дима, кстати, запал не на шутку и не только сразу же позвал замуж, решительно отбросив свои многолетние привычки, но также на руках носил и пылинки сдувал. Так что теперь Боулинг, одним абзацем своей книжки выписавшая его суженой смертный приговор, ничего, кроме ненависти, при личной встрече тщательно скрываемой за маской вежливости, у него не вызывала. Зря, кстати — я уже давно продрался через это иррациональное чувство. Ничего-ничего, пройдёт ещё немного времени, и он сам вспомнит то, что давно уже умудрился втолковать мне — без талантливого пера Жаклин Боулинг самой Амелии Боунс не было бы вовсе. Тем не менее, благодаря его настрою мой план не встретил у него неприятия. Здоровые опасения возникли, конечно — но в основном за тех несчастных, кому…
Боулинг явно рассчитывала, что девушки меня отпустят, но я был вполне доволен их компанией, а посвящать её в тонкости своей личной жизни я не намеревался. Тем не менее, вопросы это не отменило, и она принялась меня расспрашивать ничуть не менее дотошно, — в буквальном смысле этого слова, — чем это делала Рита Скитер. У меня даже подозрение возникло — не с себя ли она писала образ пронырливой журналистки, которой до всего было дело. Они с Асторией шли чуть впереди, и для того, чтобы задать вопрос, ей приходилось оборачиваться на ходу. Надо ещё добавить, что время в том мире несколько опережает наше, и стараниями демона, легкомысленно пропускающего месяцы между нашими встречами, этот разрыв увеличивается. Жаклин Боулинг уже было слегка за шестьдесят, — хоть и неприлично джентльмену упоминать возраст дамы, — и наше, в общем-то, не очень дальнее путешествие, — всего-то два с половиной километра по набережной до Ламбета, потом по Абингдон и Винтехол до Чарин-кросс, — заняло в итоге около сорока минут, в течении которых Боулинг засыпала нас вопросами со скоростью, которой та же Астория ещё год назад искренне бы позавидовала.
— Ты собрал вокруг себя настоящий цветник, Алекс Паркинсон, — похвалила она и сделала паузу, ожидая моих комментариев. Панси сдвинула брови, а Дафна высокомерно задрала носик. Да-да, шипы у моих роз очень даже колючие! — Ну, ладно, — сдалась она, — какая у нас с тобой на сегодня программа?
— Очень простая, — откликнулся я. — Если вы о нашей совместной программе, конечно. Я доведу вас до Арки, где вас встретит мой хороший друг и отправит домой…
— И как же зовут этого вашего “хорошего друга”? — поинтересовалась она.
— Это в данный момент не столь уж и важно, — улыбнулся я. — Но мне бы хотелось ещё раз заострить ваше внимание на сложностях прохода…
— Я уже слышала рассказы Дмитрия про нечеловеческую боль, — вздёрнула она нос, — но думаю, что они призваны сбить меня с толку и отказаться от моего намерения. Не так ли, Алекс?
— Отнюдь, миссис Боулинг, — возразил я. — Если вы подумаете, то поймёте, что мне от вас что-то действительно нужно, и по этой причине мне сейчас совсем ни к чему раздражать вас лишний раз. Чтобы у нас не возникло недопонимания по этому вопросу, я хочу предупредить, что мучения действительно будут, как выразился Дмитрий, “нечеловеческими”, и страдания ваши будут тем сильнее, что у вас даже не будет тела, которое могло бы эту боль чувствовать.
Мысль о том, что она нам настолько нужна, что она по-прежнему может играть нами, как марионетками, осветила её лицо, как солнце в пасмурный день. Оказавшись в любимом амплуа верховного божества этого мира, она вновь обрела уверенность в себе, которая было поколебалась слишком уж привлекательной, по её мнению, Панси Паркинсон и очевидно неравнодушной к Алексу Паркинсону Асторией Гринграсс. Ну, и прочими такими незаметными мелочами, которые по мере накопления заставляли её нервничать сильнее и сильнее.
— Excuse me… — обратилась она уже к которому по счёту встреченному прохожему.
— Простите! — приподнял свой котелок солидный господин лет пятидесяти, ведущий под руку даму лишь чуть моложе него.
— I am terribly sorry… — взмолилась Боулинг.
— Иностранка? — прищурился господин. — Полька?
— Прошу прощения за беспокойство, — снова извинилась Боулинг.
— И я прошу прощения, мадам, — раскланялся господин, осторожно обходя её по кругу. — Приятного дня!
И правильно — не поленится ведь и напишет ему приключения на пятую точку. Или того хуже — какую-нибудь редкую болезнь. Она такая, она может!
— Это возмутительно! — пробормотала она. — В Лондоне, в самом его центре, можно сказать, — махнула она в сторону Вестминстера, мимо которого мы как раз проходили, — никто даже элементарных фраз по-английски не знает! Куда, скажите мне, куда эти невежды дели язык Шекспира и Байрона?
И некоей Жаклин Боулинг, не будем забывать!
— Не обращайте внимания, — посоветовал я. — В конце улицы стоят несколько автобусов с актёрами из России, которых периодически выпускают нам навстречу. Даже фокусов с магнетизмом и электричеством не понадобилось!