Дымящаяся чашка сама подлетела ко мне. Красноватый, на ягодах и травах, взвар в ней даже не дрогнул. Я улыбнулась и кивнула отцу. Долго вдыхала ароматный парок, прежде чем пригубить. Чайные сборы отец всегда составлял сам, не доверяя даже маме, и получались они отменными. Я молча смотрела, как он опускается в кресло возле чайного столика и жестом приглашает меня сесть напротив. Совершенный. Уютный. И всегда грозный — даже когда с виду похож на лениво дремлющего сытого кота.
Я забралась в кресло с ногами, сдерживая желание зябко поежиться — кроме тонкой сорочки под ночным халатом ничего не было. К тому же, меня все еще била дрожь от увиденного. Отец выждал, пока я устроюсь поудобнее, сделаю первый глоток. И только потом заговорил.
— Знаю, тебе в последнее время приходится тяжело. Но это, к сожалению, неизбежно, как бы мне ни хотелось тебя от этого оградить…
Желтый кристалл на столе подсвечивал его лицо снизу, рельефно обрисовывая скулы. Мягкое сияние камня отражалось в глазах, делая их похожими на полированное золото.
Ночная тишина выглядела почти торжественно. Частью разума я слышала сонный шелест мыслей обитателей крепости — кто-то нес караул, кто-то засиделся допоздна над книгами и бумагами, кто-то седьмой сон досматривал. Мать дремала за стеной, дожидаясь, пока мы наговоримся. Почему я не могу себе позволить, как в детстве спрятаться в ее объятиях? Я откинулась на спинку кресла, ожидая, пока отец нарушит затянувшееся молчание. Наверное, он подбирал слова.
— Никогда прежде женщина не становилась Опорой Равновесия, — проговорил он. — Никогда с тех самых пор как были посажены Семена. Так говорит Колесо.
— Почему?
Усталость. Стихии, как же она давит на плечи. Как будто кто-то набросил на спину полупустой мешок с нарочно вшитыми внутрь свинцовыми болванками.
— Потому что считают, будто женщина не подходит на роль Хранителя. Будто она способна отказаться от служения ради страсти к мужчине или ребенку. Но десятки тысяч лет до меня считалось, что Хранитель не должен иметь вообще никаких привязанностей, даже к семье, в которой родился.
Я фыркнула в чашку.
— Похоже на бред.
— Традиция, — он сделал глоток, легонько клацнув черными глянцевыми когтями по фарфору. — Нет ничего страшнее традиций. Возможно, изначально она имела смысл. Однако, я доказал ее ненужность самим собой. Ты шагнешь на следующую ступень.
Его тон не оставлял места сомнениям — мне придется это сделать, хочу я того или нет. Я не с отцом сейчас говорила, а с Владыкой Света. Который неизвестно почему решился бросить вызов Колесу и самому Вещему.
— Почему я?
— Так сложилась Судьба, сплелись вероятности. Признаюсь, не без моего вмешательства еще до твоего рождения.
Ему было больно говорить мне такое, я знала. Чуяла. Он ждал понимания и одновременно чувствовал себя виноватым.
— Понимаешь, вы, женщины, мыслите иначе, чем мы. Всякое бывало за время существования Колонн, но никогда еще чаши весов не перекашивались так сильно. То, что больше не может меняться — умирает и рассыпается в прах. Прости, что я собираюсь изменить Колесо тобой, дочка. Но разум Галактики слишком закоснел, погряз в ненужных традициях.
Я невольно прижала уши. Сердце испуганно заколотилось о ребра и я сильнее, чем следовало, стиснула чашку в пальцах. Тонкий фарфор жалобно хрустнул, пришлось допить чай одним глотком и поспешно поставить распадающиеся в руке половинки на блюдце.
— Это же прямое неповиновение воле Колеса… — прошептала я. — Оно тебя уничтожит!
— Да, — спокойно ответил отец. — Может. Но не оно само, а те, кто его себе присвоил и вохомнил, что распоряжается им. А может, и подавятся. Но оставить все как есть я, в любом случае, не могу. Это грозит бедой всем обитаемым мирам, в особенности тем, которые даже не подозревают о нашем существовании и наблюдении. Культ Вещего возник довольно недавно по меркам Колеса и набирает силу быстро.
— Кто это — Вещий?
— Считается, что это все множесивр личностей предыдущих Хранителей и возвысившихся магов, отринувших мирское бытие во благо всего Колеса. Никто уже не помнит, так это или нет.
Он умолк, давая мне время подумать, понять и принять услышанное. Справиться со страхом за него. Обыденная, каждодневная часть меня, привыкшая за последние годы учиться более политическим тонкостям, нежели делам недосягаемых высших сфер, скулила от страха. Вторая, которой в скором времени предстояло сделаться главой Круга Девяти, понимала, что должна научиться мыслить так же, как всемогущий Кхайнэриар эль Шиар-ад'Дин, чтобы занять его место. А он готов был пожертвовать собой и отказаться от всего ради восстановления Равновесия. Ради… Жизни Колеса.
Я смутно понимала, чем ему грозит этот вызов. И что не так с этим «высшим разумом», который подменил собой истинный разум реальности, я тоже не понимала. Но четко сознавала, что отец кладет голову на плаху, что эта сила сотрет его в порошок, если он промахнется хоть в малом.