Канон Равновесия (СИ)

Я осторожно гладил дремлющего даэйра по голове и по крыльям, больше как зверя, нежели с претензией на близость, и представлял, как обрадуется такому повороту событий моя рыжая. Чем мучиться ревностью, проще полюбить и приручить обоих.

Но под утро пришлось аккуратно уйти, чтобы, не дай Стихии, не оказаться один на один с разозленным Смертоносцем, откровенно не желавшим, чтобы кто-то видел его слабость.

***

Этот поход люди запомнили надолго. Несмотря на то, что зимние дороги еще не встали, войско двигалось со смертоносной для противника скоростью — перелетами, появляясь всегда там и тогда, когда его не ждали. Пьянящее ощущение звенящих под пальцами вероятностей, которые я направлял, взбадривало до состояния четко работающего механизма, не нуждавшегося ни в сне, ни в отдыхе. Яркая цветная паутина событий беспрестанно мерцала перед внутренним взором, и стоило мне коснуться ее своей волей, как рябь изменений волной катилась от точки касания. Действовать нужно было осторожно, четко зная, чего следует добиться, чтобы перемены не вызвали неконтролируемую цепную реакцию. Но я наслаждался этим звоном, этой податливостью реальности, упиваясь не властью, нет! Неповторимым ощущением полета сквозь время к цели, которая с каждой минутой становилась все достижимее. Противодействующей воли Мобиуса я не чувствовал, хотя инстинкты продолжали бить тревогу, искать, где и когда он вмешается, постоянно просчитывать все видимые мне варианты…

Кровь бурлила от такого накала эмоций.

Даэйры возникали из ниоткуда, как демоны, пугая народ чешуйчатыми доспехами, когтистыми лапами и громадными крыльями из-под плащей. Над гнездами непокорных вельмож снимали броню и поднимались на крыло, дымясь разгоряченными телами на ударившем морозе. На все попытки сбить, неважно, магией ли, арбалетными болтами, стрелами из лука — отвечали беззвучными багровыми лучами из незаметного на расстоянии лучевого оружия, оформленного золотом и нефритом. Оплавленный камень разлетался кусками, дерево полыхало. Страшные в своей боевой ярости, они волевыми ударами вгоняли людей в ступор, по-хозяйски приземлялись внутри стен и распахивали нам ворота. А дальше — пленники, выкупы, вассальная присяга…

Многим мне хотелось просто-напросто перегрызть глотки, но кто тогда на пустых землях останется?

В городах частенько приходилось драться с ополчением прямо на улицах, и вот тут раненые бывали и с нашей стороны. Особенно доставалась крыльям, если кто-то не соображал вовремя их спрятать, перепонки легко пробивали стрелой навылет. И несмотря на все наши старания, погибших порой бывало много — но такова цена за спокойствие и порядок, которую бунтовщики пожелали заплатить сами.

Чем ближе мы, усталые, полуголодные и злые, подходили к Тореадриму, тем сильнее становилось напряжение. Кланы делали вид, что нас не замечают, поскольку заняты рингарцами, тактично исчезали с нашей дороги, и мы шли, не встречая их сопротивления… Пока в предместьях столицы не натолкнулись на армию, поднятую «под копье» моей фавориткой. В прямом смысле поднятую. Из могил.

Она честно пыталась защитить город от завоевателя теми способами, какими могла. И она была очень хорошей некроманткой. Поднятые трупы — это так, мелочь, развлечение. Не надеясь на помощь «перетрусивших» Кланмастеров, она призвала тени и вселила их в обычные доспехи и оружие. Вот тут усталые даэйры сбавили напор, а мои вояки опешили и струхнули. В самом деле, вы пробовали драться с пустыми железяками, которые вообще не сдерживает предел телесных возможностей? Нет? Ну попробуйте, а я на вас посмотрю.

Зиерра могла бы гордиться собой… Если бы не Хранитель Смерти, которому плевать было на ее магические ухищрения. Я тогда впервые увидел его, что называется, в деле.

Спешившись, он вышел за переднюю линию готовых к атаке мечников, тяжелый меховой налатник делал высокую фигуру еще более массивной; в руках его поблескивал темной древней сталью Маар Кириайн, хранительская глефа. Это страшное оружие походило больше на двухклинковый шинковочный нож на длинном древке черного дерева — одно лезвие длинное, серповидное, второе рядом — короткое прямое. На металле мертвенным голубовато-зеленым сиянием проступали нечитаемые письмена. За даэйром тянулся еле видимый глазу серый дымный шлейф, но эта легкая дымка казалась светлым летним туманом по сравнению с той мутью, что тащилась за лязгающей ордой одушевленных железяк.

Странное это было зрелище, странное и страшное: ясный зимний день, слепящий белый снег, брошенные жителями дома, обсыпанные инеем, как сахарной пудрой — и эта вот мерзость, которая перла на нас, обдавая холодом куда более жутким, чем природный.