Кот прислонился лбом к холодной лирофанитовой пластине в раме окна. Метель утихала. Было больно и пусто. За спиной дрожал сжавшийся комок страдания в хрупкой оболочке из мяса, костей, кожи и перьев. Птица, с которой он играл в том, ушедшем из памяти детстве, и «детстве» новом, через которое пришлось пройти после скальпеля. Птица, не раз латавшая его раны после тяжелых боев.
Злодейка-память подбрасывала картины.
Кхайнэ в бессильной ярости ударил лапой по пластине минерала. Лирофанит выдержал. Зачем, зачем все это? Зачем он сам, руководствуясь «всеобщим благом», играет судьбами не простых смертных — своих же детей?
— Эх ты… Чучело пернатое.
И снова несколько перьев, враз поседев, опустились на пол серыми клочьями пепла. Янос больше походил на старую помятую игрушку — забытую и сломанную, но, возможно, дорогую как память. Кхайнэ тихо подошел, подплыл. Мягко положил руки на жилистые тонкие плечи, придержал.
— Ты моя птица, — шепнул он в самое ухо вождю. — Слышишь?
Ирлерр вздрогнул и затих, на мгновение подняв взгляд на друга. То ли не знал, что сказать, то ли все еще не верил, что его не пытаются придушить или ударить. Он молчал, нервно дрожа крыльями.
— Кхайнэ, разве… — но снова голос предательски дрогнул и вырвался слабым кашлем.
— Разве мы люди или дети, чтобы рассориться из-за того, что было тысячи лет назад, и за что давно заплачено? А если мне когда-нибудь придется проделать то же самое — кто возненавидит меня?
Янос странно встрепенулся, быстро дернув взглядом в сторону, помотал головой:
— Это все… слишком неоднозначно… Может быть… И я… Когда…
Казалось, крылатый пытается говорить о нескольких вещах сразу и путается между ними.
— Ты говори яснее, — Кот убрал руки и отстранился, зная, что друг не любит лишних нежностей. — Невмешательство — хорошая политика, но иногда излишне вредная. Если что-то видишь — скажи, прекрати молчать!
— А… кажется, мне не показалось… — в красных глазах вспыхнул белесый огонек, но тут же исчез. — Рейнан…
Кхаэль вздрогнул. Удушливый страх подкатил к горлу, сердце снова ударилось о ребра. Его Первый сын. Его опора? Что с ним? Порой вытягивать из Яноса правду было все равно, что гнутый гвоздь клещами драть. И за это точно стоило перья выщипать!
— Что ты видишь? — снова навис он над пернатым.
— Рей, он… с ним что-то не так, и потом… будет… — Янос зажмурился, отступил назад, пытаясь ухватиться за стену и начиная медленно сползать на пол.
Кхайнэ прыгнул. Поймал, отнес в кресло. Присев на колено рядом с полуобморочным ирлерр, пару раз легонько хлопнул по щекам, досадуя на капризный дар — чем сильнее и ярче вождя накрывало предвидением, тем меньше он успевал сказать перед обмороком. А потом, к несчастью, не помнил ничего из того, что говорил.
Черные крылья, вяло скребущие по полу, вдруг резко выгнулись вверх, заостряясь сталью броневых перьев — лязгнул металл, поднялся удушливый и непривычно едкий запах грозы и пепла с серно-чешуйным послевкусием. Янос трепыхнулся, едва не вывалившись из кресла:
— Смерть… смерть в небе… черный… Рей, стой! — и пернатый разом опал, окончательно, на этот раз, потеряв сознание.
10. Тень страха
— Демоны его знают, что такое! Сколько это может продолжаться?!
— Еще одно донесение?