Канонерка 658. Боевые операции малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике

В течение 15 минут мы мужественно терпели болтанку, сопровождавшуюся холодным душем, после чего с облегчением заметили, что командир поворачивает к Милаццо – небольшому порту, расположенному «за углом» от Мессины. Очевидно, он решил там переждать. Но в крошечной гавани для всех места не хватило, поэтому мы провели бессонную ночь, стоя на якоре за ее пределами в заливе Святого Антонио. Рано утром 658-я и 660-я зашли в порт.

Уже довольно долго наша пища представляла собой нечто чрезвычайно далекое от желаемого, поэтому вид небольшого городка, явно не затронутого войной, натолкнул Корни на мысль отправить меня на берег, чтобы попытаться купить яиц и свежих фруктов. В Аугусте с фруктами проблем не было – особенно много было винограда и дынь, но мы уже давно не получали этого приятного дополнения к меню.

Пища на 658-й (как и на всех других дог-ботах) готовилась на камбузе, втиснутом между кают-компанией и столовой команды. Кок (который обычно являлся добровольцем, хотя, бывало, назначался в принудительном порядке сроком на месяц) был обычно самым информированным членом команды и активным распространителем слухов, поскольку в камбузе часто можно было слышать, о чем говорят в кают-компании. Все мы – и офицеры и рядовые – питались одним и тем же. Если же офицеры желали внести разнообразие в свое меню, сделав дополнительные покупки, еще следовало уговорить кока это приготовить. Также мы доплачивали добровольцу из команды, который подавал еду в кают-компании. Поскольку работа была легкой, да еще и с дополнительной оплатой, на нее всегда находились желающие.

Мы все считали, что адмиралтейство совершенно напрасно экономит, не давая нам профессионального кока. Можно было обойтись без сигнальщика, даже без врача, но отсутствие кока всегда пагубно отражалось на моральном духе команды и часто являлось серьезнейшей проблемой.

Шагая по причалу, я лихорадочно припоминал итальянские слова, которые успел выучить за время нашего пребывания здесь. Скажу сразу, в изучении этого необычного языка я не преуспел и смог припомнить лишь то, что слова «яйца» и «виноград» в нем очень созвучны.

Мне сопутствовала удача. По пути я встретил оборванного босоногого паренька лет двенадцати и подступил к нему с расспросами, сопровождая свой скудный словарный запас богатой жестикуляцией. Он смотрел на меня с откровенным любопытством, к которому примешивалось то ли сочувствие, то ли тревога. Но явно ничего не понимал. Отчаявшись что-то объяснить, я на секунду замолк, и тут меня осенило. «Кукареку!» – заорал я и для наглядности развел в стороны руки, изображая крылья. На симпатичной загорелой физиономии мальчика мелькнула понимающая улыбка. Он закивал и махнул рукой, приглашая следовать за собой.

Мы миновали маленькую площадь и вошли в дверь крестьянского дома, где я увидел очень старую женщину, на морщинистом лице которой не отразилось никаких эмоций при виде человека в военной форме. Мальчик что-то залопотал, а я показал две банки тушенки, заготовленные для обмена. Женщина молча кивнула и направилась к большому жестяному баку, стоявшему в углу. Из его темных глубин, иными словами, откуда-то из-под горы тряпья, она любовно извлекла двенадцать яиц, завернутых в обрывки газеты.

Я мимоходом удивился странному способу хранения и, как мне показалось, преклонному возрасту яиц, но отдал банки и, получив покупку, почувствовал глубокое удовлетворение. Одиннадцать яиц очень скоро превратились в превосходную яичницу, которая была моментально съедена. Двенадцатое оказалось все-таки тухлым.

На следующее утро мы ушли в Палермо, столицу и главный порт Сицилии.

После недавней затянувшейся непогоды, казалось, снова вернулось лето. Наша первая военная зима еще была впереди. В Палермо, когда мы стояли у борта «Эмпайр Дансел», старого, преданного нашей флотилии танкера, снова налетел шквал. Он с необузданной яростью трепал нас в течение нескольких минут, после чего исчез так же неожиданно, как и появился. Вероятно, море желало напомнить, что у нас есть и более страшные противники, чем немцы. Находясь в средиземноморском лете, мы успели об этом позабыть.

На следующий день мы продолжили переход. Море было беспокойным, неприветливым. И вдруг меня свалили резкие боли в животе. Какое-то ужасное животное грызло, разрывало мои внутренности на части. Теперь в жизни меня интересовало только одно: расположиться в кают-компании так, чтобы успеть вовремя добежать до гальюна.

В промежутке между болезненными спазмами я, бледный и покрытый холодным потом, без сил лежал на койке, думая только о перспективе провести в таком же положении еще 48 часов до прихода на Маддалену. Корни часто приходил взглянуть на меня, и в его взгляде все чаще и чаще сквозило беспокойство. Если это был аппендицит или дизентерия, меня следовало как можно быстрее доставить к врачу. В конце концов Корни принял решение и поднялся на мостик.

Вскоре командиру флотилии было отправлено сообщение: