Любопытно, что сопоставление идей критической философии с духом французской революции родилось уже в то время. Гейне верно почувствовал моменты сходства. (Маркс философию Канта прямо назвал
Ходили слухи, что Сийес намерен послать Канту на отзыв французскую конституцию, что Париж обратился с просьбой в Берлин командировать во Францию философа для наилучшего устройства государственных дел. В 1797 году появилась (неизвестно где и кем изданная) книга «Ответ профессора Канта аббату Сийесу», содержавшая проект христианской утопии. В конце книги автор признавался в подделке.
Генерал Бонапарт проявлял живой интерес ко всему диковинному. Философия Канта не составляла исключения. Во время пребывания первого консула в Женеве некий незадачливый эрудит безуспешно пытался обратить его в кантианство. Вскоре после этого в Лозанне Бонапарт стал расспрашивать тамошнего мудреца об отношении швейцарцев к философии Канта. Услышав в ответ: «Генерал, мы ее просто не понимаем», радостно обратился к своему спутнику: «Вы слышите, Бертье, здесь Канта тоже не понимают».
Наконец, однажды Бонапарту стало известно, что в Париже имеется великолепный знаток Канта, бывший эмигрант Шарль де Виллер, автор изложения «Критики чистого разума», которое переведено на немецкий и издано в Германии. Первый консул вызвал Виллера и велел на четырех страницах изложить суть кантовской философии, дав на размышление четыре часа. В результате возник четкий конспект, который, однако, не произвел на Бонапарта должного впечатления. Заключая конкордат с папой, будущий император изволил выразиться: «Священники ценнее, чем Калиостро, Кант и все немецкие мечтатели».
События во Франции и на Европейском континенте усилили давно созревавший интерес Канта к проблеме права. Мораль дает внутренний закон поведения человека, в принципах права внутреннее убеждение сочетается с внешним принуждением. В результате возникает сила, регламентирующая жизнь общества, укрепляющая нравственность, спасающая человека от произвола других.
Право формально. Оно обязательно для всех, не оставляя никакого места для исключений. Стоит только допустить малейшее исключение в исполнении закона, чтобы он стал шатким и ни на что не годным. Это сказано было относительно нравственности, о праве Кант говорит то же самое. Конечно, и здесь есть свои трудности, свои противоречия. Кант не закрывает на них глаза и сам называет два случая, когда право становится двусмысленным.
Прежде всего – апелляция к справедливости. Вам выплачивают жалованье в обесцененных деньгах, на которые нельзя купить то, что вы могли бы приобрести на них при заключении контракта. Это несправедливо, но у вас нет правовых оснований для перерасчета. Вы можете только взывать к справедливости – немому божеству, голос которого нельзя услышать. С точки зрения справедливости строгое право – величайшая несправедливость. Но ничего не поделаешь. Законы должны соблюдаться. Такова аксиома правосознания.
Другой сомнительный случай – крайняя необходимость. Говорят, что нужда не знает заповедей. И тем не менее, утверждает Кант, не может быть такой нужды, которая сделала бы законосообразным то, что неправо. Здесь как и при отказе от моральных норм: если ты вынужден преступить закон, то знай, на что идешь, и не выдавай зло за благо, правонарушение за законопослушность.
Кантовская «Метафизика нравов» – панегирик правосознанию. Она увидела свет двумя выпусками – в январе и августе 1797 года. Первая часть посвящена праву, вторая – морали. В философии права Кант находит существенное дополнение к ответу на вопрос, который был задан в философии религии, – на что я могу надеяться. Кроме как на себя самого, человек возлагает надежду на общество, на социальные институты, на юридические законы.