Кантианские вариации

Ее звучание мы слышим у Декарта. И она звучит у Канта. Кант понимает «рацио» как что-то, имеющее в себе ненаглядную сердцевину, что является пониманием и в то же время его нельзя высказать ни в каких наглядных и предметных терминах. Это невысказываемое есть условие высказывания, всего того, что высказывается, всего остального, что высказывается. И он говорит, что это как раз (обратите внимание) следы духовного воздействия в нас. Но ведь Кант физик, философ опытного знания, что предполагает, казалось бы, обрубание всяких следов нефизических действий в мире. А в то же время он говорит, что если есть какой-то опыт духовного воздействия на нас или нашего участия в некотором согласованном и системно организованном мире духов, – то есть и такого рода понятия, рождающиеся в ядре этой фразы. Мы держим рацио, то есть пропорцию между ненаблюдаемым и невымышляемым. И вот эти понятия, говорит Кант, являющиеся продуктом в нас некоторого духовного воздействия, ни у одного человека не являются наглядными и эмпирическими. В самой сердцевине мышления Кант открывает некое беспредметное мышление. И оно же является Мыслью, той, которая есть Бытие (сравните с Парменидом). Следовательно, войдя в определенный образ, мы за собой уже должны иметь сознание, или знание, того, что некоторые понятия (именно они есть область формы) ни у какого человеческого существа не являются наглядными и эмпирическими. Все эти понятия очерчены рацио, или пропорцией между неизмышляемым и из фактов неизвлекаемым.

Вот почему Кант говорит, что сознание нельзя знать заранее. Оно уже предположено, уже имплицировано. Если свободу воли мы предположили, то, конечно, возможна аналитическая экспликация физических законов. Я приведу еще одну цитату:

«Однако то, что определения одной субстанции могут возникать под воздействием другой субстанции, нельзя просто предположить (обратите внимание, здесь, казалось бы, другой случай, но Кант говорит то же самое: нечто само должно уже случиться, должно соединиться, тем более в случае соединения разнородного), и ввести это предположением нельзя» note 37 .

В этой цитате речь идет о том, что взаимодействие и его продукты есть нечто, что предположить нельзя. Помните, я завязывал эту нить на проблему полного общения субстанций, или проблему полной провзаимодействованности вещей. В словах «знание о мире» предположено, что в мире должно случиться полное общение, взаимодействие, продукты которого мы предположить или ввести предположением, определением не можем, – и, значит, об этом мире мы что-то можем знать на основе соединения, учено называемого Кантом априорным синтезом. Но дальше у него сказано еще точнее (я не знаю в истории более точного движения мысли, чем декартовское и кантовское): «…это принадлежит к таким связям (взаимодействие или общение), без которых вообще не были бы возможны отношения вещей в пространстве, следовательно, невозможен был бы внешний опыт вообще».

То, что сказал Кант, можно выразить иначе. Мир должен быть явлен, и этого нельзя просто предположить. Здесь мы зацепим пока неизвестный нам кантовский термин «явление». Скажем так: явление есть явленность мира. Обратите внимание, что это не обыденный смысл, когда явление мы понимаем как то, что случается вне нас, вокруг нас. У Канта это не слово, а термин – и, следовательно, он имеет внутреннее определение. Эстетический термин, порождающий внутри себя, не становясь другим, бесконечное число других мыслей того же рода. Называя кантовскую идею феномена эстетической идеей, я высказываю метасуждение – это не суждение в материале мышления Канта, это суждение в некотором метаязыке. У него же самого феномен эстетичен в том смысле, что не имеет однозначного определения. И в то же время эта идея у Канта максимально точна. Значит, мир должен быть явлен и этого нельзя предположить, ввести предположением, определением. Только за этим может идти речь о мыслимости явленного, которое обеспечивается категориями и сопровождающим их фигурным синтезом как продуктом трансцендентального воображения. Нам важно пока, что явленность предполагает провзаимодействованность вещей, или, на моем языке,– форму, связность, топос, в сфере или в области которого будут возможны законы, то есть определенные, конкретные законные или законоподобные связи явлений. Чтобы точнее мыслить и самостоятельно продумывать эту проблему взаимодействия, – а она не сводится к проблеме действия, простой связи причины и действия, – я помогу себе и вам увидеть ее именно как проблему взаимодействия, где продукты взаимодействия и его тип нельзя предположить.