Канцелярская крыса

— У меня есть подозрение, что это именно так. Просто расскажите мне про них. Так, как если бы я вовсе ничего не знал.

— Используете какой-то новый прием?

— Вроде того, мистер Беллигейл. Возможно, ваши слова станут ключом, который отпирает один хитрый логический замок…

Прозвучало в меру загадочно и, видимо, вполне в духе таинственного полковника Уизерса. Поскольку мистер Беллигейл не выразил удивления или скепсиса.

— Расскажу, — сказал он, — Хоть и без особой охоты. Сами понимаете, у нас на острове это не самая излюбленная тема для разговоров. Честно говоря, многие и вовсе считают опасным поминать угольщиков. Мол, это притягивает их внимание. Ерунда, конечно.

— Начнем по порядку, — мягко, но настойчиво сказал Герти, — Откуда они появились?

Смешок мистера Беллигейла походил на скрежет жесткой металлической щетки по оружейному стволу.

— Этого никому не дано знать, полковник. Некоторые говорят, прибыли вместе с британскими поселенцами. Другие утверждают, что угольщики были и среди полли, задолго до того, как остров включили в Британскую Полинезию…

— Брехня, — не очень почтительно отозвался Муан с заднего сиденья, — У нас, конечно, всякие болезни бывали. Слоновья болезнь, сыпучая лихорадка… Но вот угольщиков на острове не было, пока бледнолицые не появились.

— Не будем разбираться в первопричине, — торопливо сказал Герти, — Так значит, среди угольщиков свирепствует болезнь?

Он успел малодушно порадоваться: дело приобретало зримые очертания. Про болезни угольщиков ему доводилось слышать и в Лондоне. Мельчайшая угольная пыль, неизбежно попадавшая в легкие рабочих, постоянно занятых обжигом, с годами оседала там, вызывая ужаснейшие расстройства дыхания и мучительную смерть. Герти даже вспомнил название из какого-то журнала. Антракоз, «шахтерская астма». Если все дело в этом…

— Собственно, болезнью это стали считать лишь с полвека назад, — сказал мистер Беллигейл, — Прежде, если не ошибаюсь, бытовало мнение, что это сродни проклятью. Особенно популярна эта теория была среди местных полли.

— Есть такое, — буркнул Муан, — Говорят, угольщиком становится тот, кто нарушал табу. Только, если хотите знать, очень уж эта кара жестокая.

— Насколько мне известно, королевские медики выявили возбудителя этой болезни, — продолжил мистер Беллигейл, — Но вот принцип его передачи до сегодняшнего дня остается тайной. Как проказа. К некоторым липнет, а некоторых обходит стороной.

— Болезнь, значит, — протянул Герти, пытаясь не отстать от мысли, — И каковы у нее симптомы?

В этот раз на него с удивлением взглянули оба спутника, и мистер Беллигейл и Муан.

— Симптомы очень просты, полковник, трудно спутать. Человек сгорает заживо.

— Ну конечно… Ужасный жар, лихорадка…

— Нет, — мистер Беллигейл улыбнулся одной стороной рта, отчего Герти ощутил противнейший зуд, точно сидел не на обтянутом кожей кресле, а на термитнике, полном голодных и злых насекомых, — Они и в самом деле сгорают. Кто за пару лет, те, говорят, легко отделались. Некоторые горят гораздо дольше. Десять лет, двадцать…

— Слышал я об одном угольщике, который дожил до пятидесяти, — Муан почесал пятерней свой подковообразный подбородок, — Говорят, он был похож на тлеющее бревно, которое вытащили из костра. Где он шел, оставалась дорожка из пепла. А если ступал на палас или ковер, то сразу можно было выкидывать. Даже на половицах подпалины оставлял, вот как…

— Домыслы, — возразил второй заместитель равнодушно, — К тому моменту он давно был бы мертв. Тело сдалось бы гораздо раньше. Поражение внутренних органов, отказ почек, болевой шок, наконец…

— Они… горят? — Герти порадовался тому, что не видит в зеркале локомобиля собственного лица. В эту минуту, должно быть, на нем застыло довольно глупое выражение.

— Не так, как чучела на пятое ноября[153]. Скорее, тлеют. В любом случае, зрелище не из приятных. Уверяю, увидев вблизи угольщика, вы надолго забудете про хорошо прожаренный бифштекс.

Герти ощутил легкую дурноту, хотя его желудок уже несколько часов был пуст. Едкая отрыжка невыносимо отдавала жасмином.

— Как это возможно?

— Сложный химический процесс, спонтанное окисление в жировых тканях. В человеке ведь немало жира, полковник. Меньше, чем в свече, но все же. Этот жир становится пищей для огня. Ну а сам человек исполняет роль своеобразного фитиля.

— Сгорание заживо? — недоверчиво спросил Герти.

— Растянутое на годы. Впрочем, тут уж кому как повезет. Говорят, зависит от конституции и обмена веществ. Некоторые сгорают как порох, в считанные месяцы. Это везунчики. Другие могут годами тлеть.

— Но ведь это… ужасно!

— Надо полагать. Ощущения тела, которое выжигают раскаленными углями до тех пор, пока оно само не станет золой, едва ли возможно описать. Достаточно будет сказать, что девять десятых угольщиков имеют обыкновение кончать жизнь самоубийством. И самых безболезненных способов они, как правило, не ищут. К тому моменту, когда диагноз становится ясен, они и так полумертвы от постоянной боли.

— И нет никаких лекарств от этой ужасной болезни?