Канцелярский клей Августа Мёбиуса

Я подавил приступ тошноты и подумал, что абсолютно не в форме, но тут мой взгляд скользнул по гладкой блестящей поверхности кухонного столика — и, пожалуй, я сегодня не так уж плох. Я расстегнул туго натянутую кофточку Светки, из которой выкатились два маленьких футбольных мячика и, сметая печеньки и бублики, жестом пригласил ее на ложе.

— Ну, ты что с ума сошел? Иди в спальню, я сейчас приду.

И я, покачиваясь, пошел темным коридором в спальню. Коридор был длинный и страшный, он был похож на туннель, а может быть, это и был туннель. Тревожное чувство опасности заставило задрожать мои мускулистые ноги. Из спальни выглянули мужики в лохматых шубах, ухмыльнулись и поманили меня пальцем, сзади кто-то закрылся в ванной и пустил воду.

Как бы они меня не утопили — заставят глотать горячую воду, пока не захлебнешься! Надо бежать и спрятаться на кухню! Там много ножей и вилок, можно забаррикадироваться столиком и табуретками, и пусть попробуют до меня добраться — я так просто не дамся! Но как потушить свет, чтобы меня не было видно?! Надо разбить плафон! Ага, разорались! Ничего, я вас не боюсь! Дверь ломают — надо им крикнуть что-нибудь.

— Я вас сам всех убью!

А может быть выбраться через окно?

Ко мне в больницу приехали сердобольные тети и дяди, троюродные братья и сестры и прочие мелкие родственники, они укоряли меня взглядами и говорили о вреде и безнравственности моего отношения к жизни, через час я подозвал красноносого санитара и задал ему вопрос:

— Что это за рожи здесь собрались?

Больше ко мне никто не приезжал. Но и меня недолго держали в липкой скуке под храпы братьев-алкоголиков. Врач молча выписал мне справку о том, что я с такого-то по такое-то находился в токсикологической реанимации, пощупал языком немного набухшую губу и сказал, чтобы я проваливал на все четыре стороны.

Я вышел на крыльцо, пощурился на холодное солнце и пустил самолетик, ловко сделанный из справки — уроки беззаботного детства редко выветриваются с годами.

— Что же мне теперь делать, Барбос? — спросил я, шаря в пустых карманах, равнодушно лежащего пса. Барбос зевнул. Что ж, пожалуй, он прав, надо идти домой. Я поднял воротник шинели и, жестко ставя ногу, прошагал пять остановок, плодотворно думая по ходу: может ли человек совсем не думать.

Дома было тихо и спокойно. Сосед Георгий спал в своей комнате. Я на цыпочках подошел к его двери и послушал, как он похрапывает. Соблазненный руладами, я, не раздеваясь, упал на диван и закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока сосед не подергал меня за плечо:

— Колька, ты живой или мертвый?

Я приподнялся и сел, поджав ноги.

— Вопрос некорректный.

— Тебя тут спрашивали, а ты пропал — я не знал, что ответить, потом твоя тетя сказала, что ты в больнице. Ну, как — выздоровел?

— Нет, это неизлечимо. А кто меня спрашивал, Светка, что ли?

— Да. Сказала, чтобы больше не приходил в таком состоянии, а то ей перед соседями неудобно.

Я дернул левой щекой.

— И еще кто-то спрашивал — я не помню.

— Ну ладно, давай водки выпьем!

— Ты же знаешь, я не пью крепкие напитки.

— Знаю, поэтому и предлагаю.

— А-а, — шутишь.

Хороший человек Георгий, душевный.

— Ладно, Георгий, иди к себе, мне надо побыть одному.

И я стал быть один.

Хорошо смотреть в белый потолок, особенно, если на нем появились незнакомые трещинки и ямки, интересна и пыльная люстра… Можно повернуться на живот и разглядывать полоску мира между старых штор, похоже облачность переменная, хотя… Я встал с дивана, три раза, тяжело сопя, поднял легкую гирю и захотел есть.

Решив больше не быть одному, я постучал к Георгию и предложил в складчину чего-нибудь приготовить, а потом все это съесть. Георгий подумал и по-добрососедски согласился, вложив в общий котел буханку хлеба, масло, сыр, яйца, жареную картошку, с моей стороны была стеснительно поставлена бутылка пива с белыми хлопьями долговременного осадка.

— Я пиво не буду.

— Обижаешь.

— Коля, у меня потом будет живот болеть.

— Ну и что, у меня, думаешь, не будет?

— Хорошо, только чуть-чуть.

Омерзительность пива превысила все мои ожидания. Георгий налег на картошку, а меня замутило и совсем пропал аппетит. Я взял в руки бутылку и собрался вылить мутную жидкость в раковину, но вдруг раздался звонок, Георгий впустил своего товарища, и мне ничего не оставалось, как предложить гостю допить напиток богов.

— Я не пью, а с вами тем более.

Какой обидчивый…

— Что ж, весьма ценю вашу принципиальность, а пиво чудненькое.

Струя с бульканьем и обильной желтой пеной вырывалась из узкого горлышка, тут же скрываясь в черноте канализационного отверстия.

Товарищ Георгия покраснел от возмущения, и они ушли ожесточено передвигать шашки, а я вяло пожевал соседские продукты, заглядывая в местную газетку.