Канцлер

— О, князь Оленев, ваше сиятельство! — восторженно воскликнул Мюллер. — Какая честь для меня! Проходите, умоляю. А это моя новая служанка, — и добавил суетливо и смущенно: — Так сказать, разливательница чаю…

Весь разговор шел по-немецки. Мюллер знал, что князь владеет этим языком, как родным. Девушка меж тем ловко повесила на растяжки мокрый плащ, придвинула к горящему камину кресло. Она ничуть не смутилась тем, что разговор шел о ней. Рыжеватые волосы ее были украшены наколкой из тонких кружев, атласный поясок фартука обхватывал тончайшую талию. Во всем облике ее было что-то ненатуральное, словно девушка лишь играла роль служанки и давала прочим понять: да, я достойна лучшего, но мало ли как может сложиться у человека жизнь. Потом она сделала книксен и, мурлыча немецкую лесенку, удалилась.

Никита сел в кресло и блаженно протянул озябшие руки к огню.

— Я нашел ее у кирхи… на паперти… туманным утром, — продолжил Мюллер шепотом, выразительно кося глазами на дверь, за которой скрылась девушка.

Далее Никита выслушал подробный рассказ о том, как она появилась в России. Слова лились потоком, пока немец вдруг не опомнился, — а не слишком ли он много толкует об этой девице?

— Вы получили мое письмо? — осведомился он деловито.

Никита кивнул.

— Замечательно. Сейчас приступим. Но вначале чай. Анна, душа моя… Она живет здесь, как моя дочь, — добавил он, вдруг интимно приблизившись к самому уху князя.

Служанку не пришлось звать дважды. Чайник уже кипел на жаровне с раскаленными углями. На столе появились разномастные, но очень приличные чашки, китайская расписная сахарница, французское печенье в вазочке и русские пряники на подносе. Мюллер наблюдал за служанкой, не скрывая своего восхищения.

— Если ваше сиятельство, осмелюсь сказать, захотят, как в былые времена, взять в руки кисть, то лучшей натуры вам не найти…

В Мюллере говорило не только желание поделиться своим богатством, сколько боязнь, что князь все еще не оценил Анну по заслугам. А сидя за мольбертом, увидишь каждую черточку прелестного лица.

— А может, и захочу. Отчего же не захотеть? — с улыбкой сказал Никита, ожидая, что девушка как-то отзовется на эти речи, смутится или запротестует, но Анна по-прежнему была невозмутима.

— Только условие, — Мюллер поднял толстый палец, — греческие или римские сюжеты отменяются. Либо портрет, либо приличная жанровая сцена, что-нибудь этакое, в старинном нидерландском вкусе.

Никита понял, что девушка не согласится служить обнаженной натурой, но не рискнул высказать это вслух, вид у Анны был неприступный. И все-таки его удивило предложение Мюллера. Уж не сводничеством ли теперь решил заняться экс — художник. Непохоже…Мюллер был большим, толстым человеком с выпуклыми глазами, спрятанными за линзами очков, голова его в большом, разношенном парике всегда клонилась набок, выражение недоумения— что за странная жизнь творится вокруг, — а пухлые, доверчивые руки вводили в заблуждение клиентов, заставляя их считать хозяина куда более добрым и покладистым, чем он был на самом деле.

Чай оказался вкусным. Анна стояла у камина, ожидая дальнейших указаний.

— К делу! — Мюллер щелкнул пальцами. Девушка поспешно вышла из мастерской и вернулась через минуту с небольшой картиной, той самой, которую Мюллер так красочно описал. Здесь были «и молодые любовники, и старуха, приглядывающая за ними вполоборота, и служанка, беспечно стирающая белье».

— Фламандская школа. Пальхе, — строго сказал Мюллер.

— Сколько?

— Шестьдесят.

— Ух ты! — удивился Никита. — А не многовато ли, друг мой?

Мюллер выразительно вскинул руки, потом протянул их гостю, раскрыв ладони в доверительном жесте.

— Князь, не извольте говорить такое! Мои цены не превышают разумного. Недавно на аукционе за Мадонну с Христом взяли две с лишним тысячи рублей. А я вам скажу — ничего особенного. Конечно, Мадонна есть Мадонна, сидит она в рощице дерев, находящихся в полном цвету, представлены там еще и птички, порхающие на древесных ветвях. Выходит, по двести рублей за каждую птичку! А здесь же люди… пять человек. Один еще в окно подглядывает.

Видя, что страстный монолог не оказывает на князя должного действия, он вдруг поднял руку и мягко, почти беззвучно хлопнул в ладоши. Никита не успел опомниться, как Анна исчезла и через секунду появилась с другой картиной. Она была несколько меньше предыдущей, небольшой размер ее особенно подчеркивался роскошной, широкой, золоченой рамой.

— Марина с кораблями и фигурами кисти Ван де Вильде, расценивается в четыреста рублей. Ну как?

— Великолепно… — согласился Никита.

Серое небо, лиловое море, паруса на горизонте, похожие на развешенные для просушки простыни, у кромки воды две фигуры, наверное, стариков, и наверное, не просто гуляют, а чем-то заняты, например, ищут янтарь или собирают водоросли. Грустно…

— Оставьте мне все-таки первую — с беспечной служанкой и старухой вполоборота.

— Отлично! — Мюллер прихлопнул в восторге. — Продано, продано, продано… Анна, дочь моя золотая, принеси доброго французского вина, чтобы спрыснуть покупку. Вы с собой заберете полотно?