Канцлер

кивала в подобающих местах. «Мы тебя спрячем, — думал Александр Иванович. — Мы тебя так спрячем, что не только братец Иван — никто к тебе не сможет подступиться».

— Будь готова, милая… Сегодня же к вечеру за тобой придут. Смело иди за оным господином. Служителей здешних я предупрежу.

Ну вот, съездил, и не без пользы. На обратной дороге Александр Иванович опять подумал, что хорошо бы иметь Анну в качестве разливательницы чаю. В конце концов на супругу Екатерину Ивановну можно и цыкнуть. Но что дочь скажет? И опять же — зять… У этой Анны дощечка на лбу, а на той дощечке записано, что не для разливания чаю, а для любования и рукосуйства держат при себе немолодые мужи.

Екатерина Ивановна (в девичестве Костюрина, рода незнатного) была мала ростом, худа, застенчива, но, в отличие от многих, совершенно не боялась собственного мужа. Она имела странное обыкновение — на балах, во время прогулок вдруг впадать в глубокую задумчивость, замирая при этом и телом, и взглядом. За эту ее особенность другая Екатерина, их высочество великая княгиня, прозвала госпожу Шувалову Соляной столб. Кличка прижилась. Вот так всегда, хотят отомстить мужу, а отыгрываются на ней. Александру Ивановичу доносили, что с подачи все той же Екатерины при дворе злословили, мол, мадам Тайная канцелярия бережлива не в меру, проще сказать — жадна, нижние юбки носит слишком узки, на целое полотнице уже, чем полагается, на манжеты экономит кружева, а головные ее уборы похожи на прошлогодние гнезда.

Он совсем было забыл о прелестной Анне, а затужил о напрасно обиженной супруге. Потом мысли его опять соскользнули на великую княгиню. Тяжела его служба. Иногда против воли, ведь совсем не любопытен и не сплетник, должен он узнавать тайны людей. Чужие тайны давят… Ну скажите на милость, зачем ему знать о тесной дружбе между Екатериной и английским послом Вильямсом? Ответ прост. У великой княгини любовь с Понятовским, а юный полк состоял на службе у англичан. Но это было летом пятьдесят пятого… Сейчас Понятовский сам посол, а с Англией мы вот-вот порвем дипломатические отношения. Зачем великой княгине в этой ситуации продолжать дружить с Вильямсом?

И вот ведь какая незадача. Ходят упорные слухи (сам, правда, за руку никого не поймал), что оный Вильямс ссудил великую княгиню деньгами. Иначе как бы она расплатилась с портнихой, ювелиром, да и лошади были дороги, а главное, и это точно известно, Екатерина выплатила последние долги за маменьку свою, беспутную Иоганну, которую без малого десять лет как выслали из России.

Однако он строг к великой княгине. Она умна, весела, иногда очаровательна. А что взятки берет (Вильямсу, конечно, сказала, что в долг), так кто их не берет? Этому приятному занятию она в России выучилась. Плохо, конечно, что взятки дает воюющая с нами держава.

Александр Иванович вздохнул… потом задремал, опершись головой о стеганую обивку кареты. Надо бы велеть сюда подушки положить. Где ж спать, как не в карете… Ночью все бессонница мучит, а здесь так сладко засыпаешь. И красавица Анна подает чай на расписном подносе…

Как и было условлено, вечером в Калинкинский дом прибыл за Анной Фросс молоденький подпоручик и перепроводил ее в дом престарелой графини Гагариной. А еще через неделю графиня с ласковой улыбкой спросила:

— Я слышала, ваш отец был аптекарем? Анна потупилась.

— А мать акушеркой? Анна сделала книксен.

— Возблагодарите Господа, душа моя. Судьба к вам сказочно благосклонна.

Далее графиня возвела очи горе и сообщила, что Анна назначается помощницей акушерки к особе ее высочества великой княгини Екатерины Алексеевны, что завтра же ей надлежит вступить в должность, а именно неотступно наблюдать за беременной и жить вкупе с акушеркой при особе великой княгини неотлучно.

Канцлер

Шестнадцать лет Бестужев доказывал всем и каждому, что Англия — Друг России, а Франция — враг, поскольку желает видеть Россию слабой, водит дружбу с Османской Портою, э… да что говорить! Теперь дожили: воюем с Пруссией и Англией, а в Петербург явился собственной персоной французский посол маркиз Лопиталь, бывший ранее послом в Неаполе.

Говорят, что, желая перещеголять Шетарди, посол шесть месяцев готовился к поездке в Россию. Шесть месяцев и четыреста тысяч ливров оказались достаточными, чтобы окружить себя неслыханной роскошью. Русская публика приняла посла и его свиту с восторгом. Да и как не ликовать; если законодатели мод, галанты и лучшие в мире кавалеры опять украсят своим присутствием русские гостиные, будут танцевать, острить, играть по крупной и рассказывать дочкам про далекий Париж, выясняя с осторожными маменьками, между делом, вопрос о приданом.

Особенного успеха добился сам Лопиталь, мужчина обходительный, умный, бога-а-тый и вообще красавец.

— Ду-ур-ры! — заходился от негодования Бестужев. — Вот ужо скрутит вашего любимца подагра, так и увидите, сколь галантен ваш пятидесятилетний кавалер! Все молодятся! А богатства у него — одни долги! Он еще в Неаполе проворовался…