Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!

Граф Петр Алексеевич Пален, военный губернатор Санкт-Петербурга

Петер Людвиг фон дер Пален – такое имя он получил при рождении – не спал, хотя было уже далеко за полночь. Он вообще в последнее время мало спал – заговор уже вызрел, и сил в распоряжении Палена было вполне достаточно для того, чтобы свергнуть с престола и прикончить этого курносого шута, который возомнил, что он и в самом деле настоящий правитель огромной и дикой Московии.

Потомок рыцарей Тевтонского ордена, огнем и мечом завоевавших Курляндию, фон Пален никому не прощал нанесенных ему оскорблений. Именно такой обидой он посчитал свое увольнение со службы в декабре 1796 года.

А все началось с обычного недоразумения. В то время Пален исполнял обязанности генерал-губернатора Курляндии. И надо же было такому случиться – в Риге по приказанию императора Павла I была подготовлена торжественная встреча бывшего польского короля Станислава-Августа Понятовского, направлявшегося в Петербург.

С немецкой педантичностью и аккуратностью на улицах Риги выставили почетный караул, а в ратуше приготовили пышный обед, на котором лучшие люди города должны были чествовать бывшего короля Польши, когда-то имевшего честь разделить ложе с будущей российской императрицей Екатериной Великой.

Но тут произошло непредвиденное – Станислав-Август со своей свитой проехал мимо Риги, а в тот же самый день в городе оказался высланный царем из Петербурга другой, последний по счету фаворит любвеобильной императрицы, князь Платон Зубов. Вот тут-то Пален и совершил роковую ошибку. Видимо, решив, что не стоит пропадать добру, он приказал отдать опальному вельможе почести, положенные ему, как российскому генералу, и пригласил его на обед в ратушу. Все были довольны, но о сем курьезном (с точки зрения Палена) происшествии «доброжелатели» тут же поспешили доложить императору. Тот вспылил и прислал гневный рескрипт, в котором было написано следующее: «С удивлением уведомился я обо всех подлостях, вами оказанных в проезд князя Зубова через Ригу; из сего я и делаю сродное о свинстве вашем заключение, по коему и поведение Мое против вас соразмерено будет».

Это была больше, чем пощечина. Это был плевок в лицо. И кем было нанесено это оскорбление потомку крестоносцев?! Шутом и фигляром, которого царственная мать, как слабоумного, столько лет не допускала к управлению государством! Такой обиды Петер Людвиг фон дер Пален не мог простить. И пусть потом, через полгода, император сменил гнев на милость и снова вернул генерала на службу, осыпав его наградами и чинами – дал титул графа, сделал начальником всех остзейских губерний и канцлером Мальтийского ордена, – но обида осталась, и смыть ее можно было только кровью. Царской кровью…

Пален начал исподволь готовить месть. Он подыскивал единомышленников, проверял их и осторожно подводил к мысли о необходимости свержения императора Павла. Конфидентов оказалось немало – своими экстравагантными поступками император нажил себе немало врагов.

И вот заговор наконец созрел. На днях была поставлена последняя точка – свое согласие на участие в нем дал сам цесаревич Александр Павлович. Осталось лишь назначить день, когда Павел будет захвачен врасплох в своей новой резиденции…

А сегодня поздно вечером к Палену примчался человек, приставленный к императору, чтобы следить за каждым его шагом, и сообщил о встрече царя неподалеку от Арсенала со странными людьми, которые передвигались на не менее странных самобеглых каретах. Откуда они появились и кто они такие, не знал никто. У графа была хорошая память – ему было известно, что в течение суток в Петербург не въехал через заставы ни один вызывающий подозрения человек. Ни иностранец, ни подданный Российской империи.

Пален был храбрым человеком и доказал это в сражениях с турками и мятежными поляками. Но в то же время он был осторожен, можно даже сказать, подозрителен. Все непонятное настораживало его. Граф несколько раз переспросил своего соглядатая, выпытывая у него подробности о внезапно появившихся ниоткуда людях.

Их было немного – примерно два десятка, среди них – две женщины и лохматая черная собака неизвестной породы. Часть незнакомцев была вооружена странным оружием, это особо отметил видевший прибытие этих людей в Экзерциргауз. И приехали они на каретах, двигавшихся без помощи лошадей. С императором Павлом эти люди разговаривали по-русски, причем как равные с равным, безо всякого подобострастия и политеса. Это было очень удивительно – Пален прекрасно знал, что царь весьма щепетильно относился к придворному этикету, хорошо помня те унижения, которым он подвергался со стороны придворных императрицы Екатерины в бытность его цесаревичем.

«Что же это за люди? – ломал голову Пален. – И чем они могут помешать готовящемуся заговору? Самое же главное – насколько они опасны? Может быть, стоит переговорить с ними и перетянуть на свою сторону?»