Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!

– Видишь ли, Александр, – начал я, – в нашей истории через семьдесят лет Германия станет единым государством. И произойдет это, как сказал один из главных участников сего процесса, с помощью «железа и крови».

– За объединение Германии пришлось воевать? – спросил Евгений Вюртембергский.

– Пришлось, – кивнул я. – Сначала с Данией, у которой Пруссия, возглавившая процесс объединения, отобрала Шлезвиг и Гольштейн, а потом с Австрией и Францией.

– И что Пруссия получила в результате этих войн? – поинтересовался Бенкендорф.

– Пруссия сделала Австрию своим сателлитом, а у побежденной Франции отобрали Эльзас и Лотарингию. Прусские войска вошли в Париж, а в Версале главы всех германских государств в 1871 году объявили короля Пруссии Вильгельма I, внука нынешнего Фридриха Вильгельма III, императором Германии. Так на свет появилась новая империя.

– А что произошло с Вюртембергом? – спросил юный герцог.

– В нашей истории в 1806 году герцог Фридрих II с соизволения императора Франции Наполеона Бонапарта станет королем.

– Вот как… – покачал головой Евгений. – Впрочем, я принадлежу к силезской ветви герцогов Вюртембергских. Скажите, Игорь Викторович, а Силезия тоже войдет в состав Германской империи?

– Войдет. Только в конечном итоге она окажется во вновь созданном польском государстве. И ваш любимый Эльс станет называться Олесницей. Так что, Евгений, становитесь побыстрее русским. Наша матушка Россия имеет свойство вбирать в себя представителей многих народов, которые буквально в следующих поколениях становятся большими русскими, чем сами русские.

– Да-да, именно так, – кивнул Бенкендорф. – Со мной случилось нечто подобное.

Мы рассмеялись и стали смотреть в окно, любуясь красотами природы. День выдался на удивление теплым и солнечным. Лошади, хорошо отдохнувшие в Луге, весело бежали по дороге, ведущей в сторону Пскова. Там мы собираемся отдохнуть денек и двинуться дальше. Мы поддерживаем связь по радиостанции с Петербургом. Для этого на кратких остановках мои ребята закидывают на ближайшее дерево у дороги антенну и начинают колдовать с рацией. Мои «немцы» и граф Ростопчин с любопытством наблюдают за их манипуляциями. Они до сих пор не могут привыкнуть к тому, что с помощью некоей «говорящей коробки» можно услышать голос императора или нашего Васильевича. Прочие же свидетели обычного для нас сеанса радиосвязи с испуганными лицами крестились и бормотали молитвы.

Событий особо важных в Питере не произошло, если не считать непонятной движухи среди столичной знати. Похоже, что до нее дошли слухи о нашем посольстве, и многим не понравилось то, что Павел решил создать союз с Бонапартом. Для инглизированной части высшего света более предпочтительным был бы союз с Лондоном. Пусть русские убивают французов за британские интересы. Англичане за это подкинут своим сторонникам немало полновесных гиней. Да и коммерсанты из Туманного Альбиона с большим удовольствием купят заготовленные русскими помещиками и купцами лес, пеньку и прочие столь необходимые Англии товары.

Смеркалось. Мы остановились на ночлег в Лудони – небольшой деревне, где местный староста должен был обеспечить нас кровом, а лошадей наших кормом. Удобства, конечно, были далеко не пятизвездочные, но мне доводилось спать и в спальном мешке под открытым небом. Заснул я как убитый. Мне приснился Бонапарт, почему-то одетый не в свой излюбленный костюм – треуголку и серый походный сюртук, а в партикулярное платье и простонародный картуз. К чему бы это?

* * *

14 (26 мая) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Дарья Иванова, русская амазонка

Эх, скучно все-таки, когда вокруг не стреляют, не машут кинжалами и саблями, словом, когда дни похожи один на другой, и не надо озираться по сторонам, ожидая какой-нибудь подлянки. Часть наших ребят уехала на встречу с посланцами Наполеона, часть обучала здешних бандоловов, натаскивая их в искусстве членовредительства. Папа с дядей Димой занимались с Кулибиным проектированием парохода – корабля, который для здешнего народа станет высшим достижением инженерной мысли.

Ну а я, проведя пару лекций по экономике с раненым Рязановым, заскучала. Мне вдруг вспомнился наш университет, ребята из группы и даже нелюбимые преподы, которые сейчас казались милыми и хорошими людьми. Я чуть было не всплакнула с тоски. Но, подумав, что с красным носом и заплаканными глазами я изрядно подпорчу свой имидж «кавалерист-девицы», которой море по колено, взяла себя в руки и стала раздумывать, чем бы заняться.