Беспокойная, перегруженная государственными заботами жизнь не позволила Аракчееву обрести семейного счастья. Сохранилось принадлежавшее ему Евангелие. На внутренней стороне обложных листов, где он отмечал основные вехи своей жизни, Аракчеев как-то написал: «Советую всем, кто будет иметь сию книгу после меня, помнить, что честному человеку всегда трудно занимать важные места государства».
Положив свою судьбу на алтарь Отечества, Аракчеев тем не менее понимал — безукоризненного следа в истории России ему не оставить. «Много ляжет на меня незаслуженных проклятий», — говорил он Ермолову. Попытки клеймить, порочить Аракчеева протянулись сквозь времена и в день сегодняшний. Чтобы историческая личность предстала перед потомками со всех сторон мерзопакостной, вытаскивались и продолжают выставляться на свет подробности его частной жизни, муссируется его личная драма
{157}.Но воссоздать подлинный облик этого государственника, очистив от наслоений и клеветы тем более важно, что искаженная трактовка масштабных личностей, к каким относится Аракчеев, формируют исторически неверное представление о русских, о русском национальном характере.
К тому времени, когда генерал Вильсон, английский представитель при штабе русской армии, прибыл к Александру с изложением «требования армии», нужды у императора предпринимать какие-либо шаги на тот момент уже не было. Румянцев де-факто сам устранился от дел, находился, по сути, в добровольной отставке. Между Александром I и Вильсоном по поводу Румянцева произошел тогда весьма любопытный диалог: «Во время этого объяснения государь несколько раз изменялся в лице. Когда Вильсон замолчал, император подошел к окну и оставался там одну или две минуты, как бы желая собраться с мыслями; затем Александр подошел к Вильсону, взял его руку и, обняв, сказал: “Вы единственный человек, от которого я мог выслушать это сообщение. Еще в минувшую войну Вы, доказав мне свою преданность на деле, заслужили право на мое искреннее доверие, но Вам не трудно понять, в какое тяжелое положение Вы поставили меня, меня, государя России! Я должен был выслушать это. Но армия заблуждается относительно Румянцева; никогда он не советовал мне покоряться Наполеону, и я не могу не питать к нему особенного уважения; он один никогда ничего не просил у меня, между тем как все прочие, находящиеся на моей службе, беспрестанно добиваются почестей, денег или преследуют частную выгоду для себя или для своих родных. Я не могу напрасно пожертвовать им; впрочем, приезжайте ко мне завтра, я должен собраться с мыслями, прежде чем отправить Вас обратно с ответом”»
{158}.Когда согласно полученному приказанию Вильсон вновь явился, император встретил его словами: «Вы повезете в армию уверения в моей решимости продолжать войну с Наполеоном, пока вооруженный француз останется в пределах России. Я не отступлю от своих обязательств, что бы ни случилось. Я готов отправить свое семейство в отдаленные губернии и принести всевозможные жертвы, но что касается выбора моих собственных министров, то в этом деле я не могу делать уступок. Такая сговорчивость повлекла бы за собою другие требования, еще более неуместные и неприличные. Граф Румянцев не подаст повода ни к какому несогласию либо разномыслию. Всё будет сделано для разъяснения опасений в этом деле, но так, чтобы это не имело вида уступки угрозам и чтобы я не мог упрекать себя в несправедливости. В данном случае весьма важно найти средства и способ исполнения. Дайте мне время — всё будет устроено к лучшему»
{159}.Как Александр на деле «всё устроил к лучшему», известно. Под предлогом перегруженности исподволь велась работа к освобождению Румянцева от государственных дел. Сначала от управления Департаментом водных коммуникаций и устроения дорог, затем принимается решение упразднить Министерство коммерции. Румянцев слагает обязанности председателя Государственного совета, поскольку ему предстоит быть при императоре в военном походе… Но в военном походе место Румянцева занял Нессельроде. Сам император еще в октябре 1811 года, назначая вернувшегося из Парижа Нессельроде статс-секретарем Министерства иностранных дел, сказал своему новому выдвиженцу: «В случае войны я намерен стать во главе армий; тогда мне нужен будет человек молодой, могущий всюду следовать за мной верхом и заведовать моею политической перепиской. Канцлер, граф Румянцев, стар, болезненен, на него нельзя возложить этой обязанности. Я решился остановить свой выбор на Вас; надеюсь, что Вы оправдаете мое доверие, исполняя свои обязанности с верностью и скромностью»
{160}.