Канцлер Румянцев: Время и служение

Румянцев предлагал сосредоточить дипломатические усилия на том, чтобы новый союзник России — Франция — перешла к реальной демонстрации своих партнерских отношений. Министр надеялся склонить Наполеона пересмотреть тильзитские соглашения, дополнить главный документ статьями, которые бы ясно и точно прояснили позицию Франции по весьма важным для России военно-политическим вопросам. Дух доверия и партнерства, по мнению канцлера, возобладает, если двум державам удастся согласовать стратегию поведения по отношению к остальному миру. В ходе этой настойчивой дипломатической работы постепенно прояснялось, что Наполеон не располагал объективными представлениями о том, в каком положении оказались Россия и ее самодержец. Он отказывался понимать и принимать во внимание обстоятельства, в которых находился его недавний партнер по переговорам в Тильзите. Образ России в представлениях Наполеона, как и многих на Западе, к разочарованию российского самодержца и его министра иностранных дел, рисовался весьма смутно и противоречиво. Справедливости ради необходимо отметить: составить целостное представление о том, какова Россия на самом деле, разобраться в метаниях русской политической мысли даже весьма просвещенным европейцам было непросто. Многое черпалось из мифов, слухов, сбивчивых рассказов малосведущих путешественников, субъективных суждений посольских людей. Мало кто улавливал эволюцию, которая происходила на ее пространствах от царствования к царствованию. Наполеон, например, не мог себе представить, что в России абсолютная монархия на деле таковой не являлась. Он всерьез не принимал, что кто-либо, особенно из свиты Александра, мог позволить себе выступить с осуждением политики императора.

И тогда, и далее, в ходе регулярных встреч и бесед с представителями союзной Франции, Румянцеву приходилось немало времени тратить на то, чтобы открыть собеседникам глаза на российскую реальность. Нужно было терпеливо доказывать, что судить о России по легендам времен Ивана Грозного или Петра Великого было бы глубоким заблуждением.

«Император Наполеон и в целом все у вас ошибаются на счет России. Ее плохо знают. Думают, что Император царствует самовластно, что достаточно издать указ для того, чтобы изменились мнения, или для того, чтобы за всех решить. Император Наполеон мне это часто говорил. Он думает, что знак государя способен всё изменить: он ошибается… Императрица Екатерина так хорошо знала свою страну, что она учитывала все мнения — бережно относилась даже к противоречивому духу некоторых старушек. Она мне сама говорила об этом…» ^{109}— неоднократно подчеркивал Румянцев в беседах со своими французскими собеседниками.

Приняв на себя обязанность министра иностранных дел, Румянцев вступил в самый драматический, но и в самый значительный этап своей жизни. Он оказался в гуще важнейших событий времени, вошел в круг самых видных деятелей эпохи. Бремя ответственности, возложенное на него, требовало исключительной самоотдачи. Наиболее трудным оказалось умиротворить российскую общественность, умерить страсти, укоренить здравый смысл, прежде всего во влиятельных кругах. Элита, часть которой издавна была ориентирована на Англию, другая часть — на Пруссию, третья — на Австрию, чувствовала себя отверженной, ее место оказалось на задворках большой политики. Виновником перемен, ссылаясь на молодость и неопытность императора, считали Румянцева. Военно-политические обстоятельства, поставившие Россию в новые для нее условия, в расчет не принимались. Ожесточение, с которым отодвинутые в тень царедворцы набросились на Румянцева, не знало границ. Политическая близорукость оппонентов усугублялась ненавистью ко всему, что исходило от Наполеона. Государственные интересы, возможные выгоды от союза с Францией предавались анафеме, а их последователи объявлялись дураками. «Дурак, глупый, пустая голова, невежество, негодяй, презренный, ничтожный, лицемерный, гнусный интриган, гнусный придворный…» ^{110}— неслось в адрес Румянцева. Кому принадлежали эти слова и почему эта брань занесена в исторические хроники?