Просто: Костя в квартире работает, а ему только сидеть на лестнице, на окне. А если стрема — идет кто-нибудь, — позвонить три раза.
Из «заработка» Костя добросовестно откладывал часть на Ванькино имя.
— Сядешь если — пригодится, — говорил Костя. — Хотя в колонию только угадаешь, не дальше, но и в колонии деньги нужны. Без сучки сидеть — могила.
Славушка за год еще больше разросся и растолстел, здоровее Яшки-Младенца стал. Но подурнел, огрубел очень. Пробиваются усы. На вид вполне можно дать лет двадцать. Костю не боится, не уважает. Ведет себя с ним нагло.
И со всеми так же. Силою хвастает.
— Мелочь! — иначе никого не называет.
Озорничает больше, несмотря на то что старше. Костины гости как напьются, Славушка принимается их разыгрывать, в бутылку вгонять. Того за шею ухватит, ломает шею, другому руки выкручивает. Силу показывает.
И все боятся. На руку дерзкий. Силач.
Ванька ему пятки чешет каждый день беспрекословно.
Над всеми издевается Славушка. Больше же всего над Балабою-Игнаткою. Больной тот, припадочный. Как расскипидарится — сейчас его припадок начинает бить.
Славушка его всегда до припадка доводит.
Игнатка воды холодной боится — Славушка на него водой и прыскает. Орет, визжит Игнатка, будто его бьют. Рассердится — драться лезет, кусается.
А Славушка его все — водою. Загонит в угол, скрутит беднягу в три погибели и воду — за воротник, — тут Игнатка и забьется.
А Славушке потеха. Удивляется.
— Вона что выделывает, а? Чисто таракан на плите, на горячей.
Мучитель Славушка.
Коку Львова на тот свет отправил. Озорством тоже.
Кока был с похмелья, с лютого. Встретился на беду со Славушкою в Екатерингофе и на похмелку попросил.
А Славушка и придумал:
— Вези меня домой на себе.
Кока стал отнекиваться:
— Лучше другое что-нибудь. Не могу я!.. Тяжелый ты очень.
— Пять пудов, на той неделе вешался. Не так, чтобы чижолый, а все же. Ну, не хочешь, не вези!
И пошел.
Догнал его Кока.
— Валяй, садись! Один черт!
Повез. Шагов двадцать сделал, что мышь стал мокрый.
— С похмелья тяжело… Боюсь — умру.
— Как хочешь, тогда — прощай!
Кока и повез. И верно — умер. Половины парка Екатерингофского не протащил.
Славушка пришел домой и рассказывает:
— Коку Митькою звали. Калева задал — подох.
Не верили сначала. Потом оказалось — верно.
— Экий ты, Славка, зверь! Не мог чего другого придумать! — укорял Ломтев.
— Идти не хотелось, а извозчиков нету, — спокойно говорил Славушка. — Да и не знал я, что он подохнет. Такой уж чахлый.
— Так ты его и бросил?
— А что же мне его, солить, что ли!
А спустя несколько времени разошелся Славушка с Костею.
Прежний его содержатель — Кулясов — с поселения бежал, на куклима жил. К нему и ушел Славушка.
Пришел как-то домой, объявил:
— Счастливо оставаться, Константин Мироныч!
— Куда? — встрепенулся Ломтев.
— На новую фатеру! — улыбнулся Славушка.
Фуражка — на нос, ногу на ногу. Посвистывает.
Ломтев сигару закурил. Спичка прыгала. Волновался.
— К Андрияшке? — тихо, сквозь зубы.
— К нему, — кивнул Славушка.
— Тэк.
Ломтев прищурился от дыма.
— К первому мужу, значит?
Улыбнулся нехорошо.
Славушка ответил спокойно:
— К человеку к хорошему.
— А я, стало быть, плохой? Тэк-с. Кормил, поил, одевал и обувал.
— И спал — добавь, — перебил Славушка.
Ломтев повысил голос.
— Спал не задарма. Чем ты обижен был когда? Чего хотел — имел. Деньги в сберегательной есть. Андрияшка, думаешь, озолотит? Не очень-то. Мяса столько не нагуляешь — не закормит. Вона отъелся-то у меня, сам знаешь.
— Откормил, это верно, — сказал Славушка. — Чтобы спать самому мягче, откормил за это.
Подал руку Ломтеву:
— Всех благ!
Ломтев вынул из бумажника сберегательную книжку — выбросил на стол. Сказал с раздражением:
— Триста пятьдесят заработал за год. Получай книжку!
Славушка повертел книжку в руках. Положил на стол.
Нахмурился:
— Не надо мне твоих денег.
Ломтев опять швырнул книжку.
— Чего — не надо? По правилу — твои. Имеешь получить.
Славушка взял книжку, запрятал в карман.
Толстые щеки покраснели.
— Прощай! — сказал тихо и пошел к двери, слегка нагнув голову.
— Так и пошел? — крикнул вслед Костя грустно и насмешливо.
Славушка не оглянулся.
Люди бывают разные.
Один что нехорошее сделать подумает, и то мучается, а другой отца родного пустит нагишом гулять, мать зарежет — и глазом не моргнет. Человечину есть станет да подхваливать, будто это антрекот какой с гарниром.
Люди, с которыми встречался Ванька, были такими.
Человечины, правда, не ели — не нужно этого было, ну а жестокость самым первым делом считалась.
Все хорошее — позорно, все дикое, бесстыдное, грязное — шик.
Самый умный человек, Ломтев Костя, и тот поучал так:
— Жизнь что картежка. Кто кого обманет, тот и живет. А церемониться будешь — пропадешь. Стыда никакого не существует, все это — плешь. Надо во всем быть шулером — играть в верную. А на счастье только собаки друг на дружку скачут. А главное, обеспечь себя, чтобы никому не кланяться. Ежели карман у тебя пустой — всякий тебе в морду плюнет. И утрешься и словечка не скажешь, потому талия тебе не дозволяет.