Канун дня всех святых

Надо еще, чтобы сопротивляющееся сознание Бетти увидело правду. Образы прошлого (если, конечно, это образы, а не само прошлое) перестанут кружить ее в своем водовороте только когда сама Бетти отпустит их.

Сейчас их не видно, но стоит ей выйти за дверь, как они снова закружат ее. Лестер не понимала, откуда взялась эта новая Бетти, но Город не позволял тратить время на обычное земное недоумение. Она же слышала голос с вершины холма, она хотела, чтобы и ее голос звучал так же. Тот голос принадлежал Бетти, и если сейчас перед ней та же самая Бетти, она должна понять. Лестер заставила себя произнести самые горькие слова, которые ей только доводилось выговаривать в жизни:

— Постарайся и вспомни.

Взгляд Бетти притягивал солнечный свет за окном.

Она с усилием отвела глаза, чтобы повнимательнее присмотреться к Лестер, и сказала быстро и страстно:

— Лестер, ты плакала!

Лестер ответила, не в силах скрыть раздражения:

— Сама знаю, что плакала. Я…

Бетти перебила ее.

— Ну, конечно, я вспомню, — сказала она. — Я просто не понимаю, что именно должна вспомнить? — она улыбалась, и за этой улыбкой отчетливо проступила та нежность, к которой так стремилась вся ее смертная жизнь и в которой ей было отказано. Лестер захотелось удрать, спрятаться, по крайней мере закрыть глаза. Она сдержалась — дело того требовало — и сказала:

— Вспомни, как я обращалась с тобой в школе. И потом.

В наступившей вслед за тем долгой паузе Лестер ощутила первые смутные признаки тихого восторга, который таил мир ее новой жизни. Тревога не пропала, страх не стал меньше, просто происходило то, что должно было происходить. Кем еще она могла стать здесь, если не жертвой своей жертвы? Но, к счастью, она оказалась здесь, в этом мире, рядом со знакомым, расположенным к ней человеком. Мало того, что человек этот прекрасно ориентировался в этом мире, он еще и счастлив здесь, и даже воздух вокруг него звенит от радости. Она узнала эту радость, почувствовала ее, как чувствует лежачий больной наступление лета. Сама она еще не была счастлива, пожалуй, она даже не встречала этой разновидности счастья, но ожидая его, вспомнила, как один-два раза испытывала нечто подобное с Ричардом — в ту ночь, когда они расстались под уличным фонарем, в тот день, когда они встретились на мосту. Всего лишь мгновения, но они, оказывается, тоже принадлежали к этому миру. Правда, и те греховные времена, что кружились вокруг нее, никуда не делись. На сердце у нее стало спокойно. Если она должна идти, значит, должна; может быть, этой порхающей радости позволят отправиться вместе с ней. Врожденное благородство Лестер поднимало голову. Маленькая, хрупкая фигурка у окна была ее судьей, но она же была и центром этого мира, его источником. Совсем немного оставалось до прихода собственной радости, и чтобы Бетти смогла разделить с ней всю полноту момента, Лестер воскликнула:

— Ну вспомни! Вспомни же!

Бетти спокойно стояла и внимательно смотрела на нее. До сих пор небеса ее счастья здесь оставались безоблачны, ни одна тучка из ее смертной жизни не пятнала небосвод, кроме редких случаев, вспоминавшихся смутно, как неприятные сны. Теперь она настроилась вспоминать, потому что этого, кажется, от нее добивались, вспоминать нечто, о чем впоследствии можно будет с удовольствием забыть. Ей казалось, что они тратят попусту это сияющее утро, но видно, ничего не поделаешь.

Как только она поняла, что этого хочет Лестер, она захотела того же: так проста любовь-в-раю. Она стояла и думала. Она все еще улыбалась, хотя теперь улыбка стала чуть серьезнее. Она сказала:

— Но откуда ты можешь знать?

— Я знаю вполне достаточно, — ответила Лестер.

Улыбка Бетти исчезла. Она сказала гораздо серьезнее:

— Мне кажется, Эвелин была очень недоброй. Хотя, наверное, ей просто нравятся подобные вещи. Нет, это не о том, мы же не о ней должны думать. Ладно. Сейчас.

Ну вот, все и сделано.

— Ты вспомнила? — воскликнула Лестер, и Бетти, рассмеявшись, ответила ей:

— Дорогая, какая же ты серьезная! Да, я вспомнила.

— Все? — настаивала Лестер, и Бетти, взглянув ей прямо в глаза, так что Лестер пришлось посмотреть в сторону, ответила:

— Все, — и добавила:

— Как хорошо, что ты попросила меня. Думаю, сама я никогда не захотела бы вспомнить до конца, а тут ты попросила меня, и я просто вспомнила, и теперь мне нет дела до того, что тогда было. О Лестер, ты так добра ко мне!

У Лестер слезы навернулись на глаза. Фигура Бетти потеряла четкость и пришлось моргнуть, прогоняя слезинки. Они посмотрели друг на друга, Бетти засмеялась, и Лестер почувствовала, что вот-вот тоже засмеется, но все еще пыталась настоять на своем:

— И все равно!..